понимает душа – это я

      в знойный день довоенного лета

      озираю красу бытия.

      «Буря мглою…» и баюшки-баю,

      я повадилась жить, но, увы, –

      это я от войны погибаю

      под угрюмым присмотром Уфы.

      Как белеют зима и больница!

      Замечаю, что не умерла.

      В облаках неразборчивы лица

      тех, кто умерли вместо меня.

      С непригожим голубеньким ликом,

      еле выпростав тело из мук,

      это я в предвкушенье великом

      слышу нечто, что меньше, чем звук.

      Лишь потом оценю я привычку

      слушать вечную, точно прибой,

      безымянных вещей перекличку

      с именующей вещи душой.

      Это я – мой наряд фиолетов,

      я надменна, юна и толста,

      но к предсмертной улыбке поэтов

      я уже приучила уста.

      Словно дрожь между сердцем и сердцем,

      есть меж словом и словом игра.

      Дело лишь за бесхитростным средством

      обвести ее вязью пера.

      – Быть словам женихом и невестой! –

      это я говорю и смеюсь.

      Как священник в глуши деревенской,

      я венчаю их тайный союз.

      Вот зачем мимолетные феи

      осыпали свой шелест и смех.

      Лбом и певческим выгибом шеи,

      о, как я не похожа на всех.

      Я люблю эту мету несходства,

      и, за дальней добычей спеша,

      юной гончей мой почерк несется,

      вот настиг – и озябла душа.

      Это я проклинаю и плачу.

      Смотрит в щели людская молва.

      Мне с небес диктовали задачу –

      я ее разрешить не смогла.

      Я измучила упряжью шею.

      Как другие плетут письмена –

      я не знаю, нет сил, не умею,

      не могу, отпустите меня.

      Как друг с другом прохожие схожи.

      Нам пора, лишь подует зима,

      на раздумья о детской одёже

      обратить вдохновенье ума.

      Это я – человек-невеличка,

      всем, кто есть, прихожусь близнецом,

      сплю, покуда идет электричка,

      пав на сумку невзрачным лицом.

      Мне не выпало лишней удачи,

      слава Богу, не выпало мне

      быть заслуженней или богаче

      всех соседей моих по земле.

      Плоть от плоти сограждан усталых,

      хорошо, что в их длинном строю

      в магазинах, в кино, на вокзалах

      я последнею в кассу стою –

      позади паренька удалого

      и старухи в пуховом платке,

      слившись с ними, как слово и слово

      на моём и на их языке.

      «Прощай! Прощай! Со лба сотру…»