Побег. Роман в шести частях. Олег Давыдов
Читать онлайн книгу.
бреда (реальности) то – есть мольбы! – эта мольба имеет последствия или не имеет.
Бог вовсе не должен ведь знать, что когда он видит превращение кожи на лице человека в дермантин и говорит себе: «что это?» – или: «во дает», или: «забавно», – он этим самым удовлетворяет (не удовлетворяет) мольбу неземного страдальца, состоящую в том, для примера, чтоб где-то (неведомо где), предположим, ну тридцать чего-то (чего мы не знаем) сделали то, для чего у нас нет никакого понятия.
Кстати, ведь точно так же, как небесная цивилизация, понимает богов и Библия (когда речь заходит о чужих богах) – она понимает их инструментально, то есть как некие устройства, отражаясь в которых мольбы реализуются. Но то – рукотворные боги. Может быть, тот факт, что нас выбирают, аналогичен этой рукотворности.
У древних лучшие боги получались из людей: их специально отлавливали (охота за черепами), выдерживали в определенных (пыточных) условиях, с тем, чтобы они приобрели нужные свойства – набрались энергии, дошли, – затем медленно убивали, потрошили, золотили – созидали себе кумиров. Но мы, слава Аллаху, живые люди и только живыми можем функционировать как боги. Нас, может быть, тоже помещают в какие-нибудь экстремальные условия в процессе становления; но, раз уж мы стали богами, мы – боги!
Мы боги! – подумал я на пороге. А через мгновение станем четою богов.
В квартире звонил телефон. Марина Стефанна заспешила к нему, а я, отмахиваясь от попугая, кричащего: «Сию минуточку», – прошел в комнату и сел пока в кресло.
Щекотихина, разговаривая по телефону, слегка наклонила корпус вперед. Став в профиль ко мне, она стала совсем похожа на купчиху с картины Федотова «Сватовство майора».
– Да-да, – говорила она, – нет, никак не могу: у меня гости – ну, гость! – почему артист? – а, трагик?! – Она взглянула улыбаясь: – Ну, может, и трагик, посмотрим! – как? серьезно? – это меняет дело…
Сидя в кресле, я смотрел на аппетитную купчиху: ее поза, ее голос, ее ласковый взгляд и улыбка и слово «трагик», произнесенное на немецкий манер, не могли оставить меня равнодушным и не оставили им – плоть моя всколыхнулась и бахнула вспыхнувшей бочкою спирта в зенит, то есть, как только Марина Стефанна повесила трубку, я, как демон, полез на нее.
Скажу положа руку на сердце: никто до сих пор не сумел устоять под моим бурным натиском – все: молодые и старые, толстые и тонкие, красивые и уродки, замужние и одинокие, черные и белые, холодные и горячие, хохотушки и серьезницы, сухие и влажные, потаскушки и простушки, иностранки и россиянки, девчушки и матронны, лесбиянки и скотоложницы, мужчины и женщины, звери и птицы, живые или мертвые – все отдавались мне безоговорочно и беззаветно. Одна лишь Марина Стефанна устояла. Все мои усилия разбились об этот лед:
– Нет-нет, пожалуйста, не надо! Как-нибудь в другой раз – ой! – нет, ну успокойтесь… Мне надо идти! Подождите! Вы слышите меня? Да послушайте же: если хотите, подождите меня здесь; нет, – выйдем вместе! Поняли?
Нет,