Надувается парус, шумит за кормою вода,

      Ветер хлещет в лицо серебром просолившейся пыли;

      То же самое было, я помню, в то время, когда

      За руном золотым мы в Колхиду чудесную плыли.

      Днем нас мучило солнце и был горизонт сиротлив,

      Мы четырнадцать суток томились в безвыходном круге,

      И тревожила мысль, что в тени фессалийских олив

      Позабыли о нас полногрудые наши подруги.

      А безлунною ночью под пологом бархатной тьмы,

      В расслабляющем сне до кормы распростершись от носа,

      Все мы бредили, ибо еще не увидели мы

      Олеандровых рощ и воинственных женщин Лемноса.

      Когда три дня я не поем

      И будет пуст живот как бочка, —

      Обед из этаких поэм

      Я проглочу, пожалуй. Точка.

      Его я не переварю

      И попадут мне камни в почки,

      И я скончаюсь к январю!..

      Знак восклицательный и точки!..

      Напоследок хмельней опьяненные губы прильнут,

      Обовьются настойчивей отяжелевшие руки;

      Золотая моя, только несколько легких минут

      Мы успеем укрыть от упорного взгляда разлуки.

      Неожиданный блик задрожал у тебя над виском,

      У ресниц твоих тень из расплывчатой сделалась резкой,

      И предутренний ветер, провеявший влажным песком

      И цветущею липой, шалит кружевной занавеской.

      Я с удвоенной нежностью платье тебе застегну,

      Освежу утомленную шею жемчужною ниткой,

      Ты уйдешь без улыбки, но, лишь подойду я к окну,

      Улыбнешься из сада и скрипнешь громоздкой калиткой.

      Прозвенит тишина, робкий луч проскользнет на кровать,

      Я закрою глаза с раздражающей слабостью в теле,

      И, пока не усну, смутно будут меня волновать

      Тонкий запах духов и тепло неостывшей постели.

      В уединеньи золотом —

      О, легкий взор в нее не падай! —

      Душа укрылась как щитом

      Акмеистической прохладой.

      Но зной земной любви жесток,

      Он мучит тело томным пленом

      И гонит жадной крови ток

      По расширяющимся венам.

      И неизбежно познаю,

      Когда душа прозолотела,

      Головокружительную

      И тусклую истому тела.

      Я не раз умирал от болезней, от пыток, от жажды,

      И кляня, и приветствуя свой преждевременный час;

      Здесь, на милой земле, я дышал и любил не однажды

      И сюда расцветать возвращусь не один еще раз.

      Помню давнюю ночь: как сегодня, мерцая белесо,

      По зениту текло молоко из упругих сосцов,

      И мы так же летели к могучей руке Геркулеса,

      За