Рахеро спал в том холле, подле него: жена,

      Весёлая и милая, жила всегда сполна,

      Их девочка-невеста, вся скромная, как мышка,

      И главная надежда – мальчишка-шалунишка.

      Спокойно, безмятежно так спал он среди них,

      Но тут ему приснился беззвучный чей-то крик,

      Проснувшись, он вскочил, как тот, что ему снился.

      И адское сиянье, и дым вокруг, и рёв, что в уши доносился,

      Звуча, как водопад, что рядом вниз упал,

      Рахеро встал, качаясь, но разум ещё спал.

      Тут пламя на ветру размашистым ударом

      Ударило о крышу, сметя ей край пожаром.

      Высокий холл и пир, его народ лежал, –

      Он взглядом охватил, но в дыме потерял.

      И разум в тот момент кристально ясным стал,

      И, горло не жалея, он тут же закричал.

      Как паруса гремят от шквала урагана,

      Так он гремел: «Дождь! Ветер! – слова для сбора клана. – <14>

      Подъём! Вайау, к оружью!» Но тишина в ответ,

      И только рёв пожара, – живых уж рядом нет.

      Он наклонился, щупая. Женщин своих нашёл,

      Но дым пожара с кавой их жизнь уже увёл,

      Ничком лежат. Его рука коснулась пацана,

      И озарилась вдруг душа, надеждою полна:

      «Спасти его ещё могу! Быстрей!» – себе сказал.

      И, сняв повязку с бёдер, ребёнка спеленал,

      Надев на шею, свёрток он завязал узлом.

      А там, где крыша рухнула, как ад, ревел пролом.

      Туда бежал Рахеро через людей завал,

      Он по столбу подпорки в дыму взбираться стал:

      Последние Вайау – отец с сынишкой малым,

      А столб, уже занявшись, светился углем алым,

      Кусая его плоть, и руки-ноги раня,

      И жгя его глаза, и мозг его дурманя.

      А он, чрез боль взбираясь, всё поднимался выше,

      Сквозь пламя протянулся и был уже на крыше.

      Но тут же ветер жаром и болью облетел

      И, пламенем его обдав, на нём тряпицу съел.

      Дитя едва живое упало вниз – в костёр.

      Вокруг пожара пира враги несли дозор:

      С оружьем наготове, никто чтоб не сбежал,

      И каждый голову тянул и брови прикрывал.

      И лишь с подветра тот огонь так далеко пылал,

      Что загорелись уж леса, никто там не стоял.

      Туда Рахеро, устремясь, с карниза соскочил

      И, по земле ползя ничком, в тройном прикрытьи был:

      Гниющих листьев, и огня, и дыма покрывала, –

      Невидима врагам душа себя во тьме спасала.

      А сзади, дымной печью коптя весь небосвод,

      Повержен, жжёной костью лежал его народ.

      Сперва бежал бесцельно, потом прибой услышал,

      Туда свой путь направив, на побережье вышел.

      Глаза были сухими, хоть и в ожогах тело,

      Сильнее, чем от боли, от гнева всё горело.

      «Ах, дураки Вайау! – печально он кричал. –

      Обжоры свинорылые! Ну кто вас туда звал?

      Те, с кем я рос, кого кормил и кто меня кормил,

      Хоть я – ничтожнейший из всех, но всех я пережил!

      Себя считавший хитрецом в ловушке очутился,

      И в этом