Дождь проникал к нам запросто

      сквозь дырявую крышу,

      потолки протекали,

      на них выступали желтые пятна,

      кусочки известки падали на пол,

      а на полу стояли корыта,

      ведра, тазы, кастрюли,

      и за ночь,

      если дождь шел ночью,

      они наполнялись мягкой

      дождевою водой.

      Кап, кап, кап…

      Впрочем,

      меня это занимало

      мало.

      Детский мой сон был крепок,

      звуки паденья капель

      мне не мешали.

      Я вижу отчетливо комнату,

      эти кастрюли и ведра,

      расставленные в странном порядке,

      как шахматные фигуры

      в этой игре с дождем,

      вижу паденье капель,

      круги на воде

      и маленькие воронки,

      но, как ни стараюсь,

      не слышу звука –

      словно в немом кинофильме.

      – Звук! – я кричу,

      – звук!

      И он догоняет меня,

      звук пролетевшего самолета,

      назойливый стук метронома,

      колокол,

      частые взрывы –

      аж лопаются перепонки –

      кап, кап, кап…

      …но вот зима,

      и чтобы ясно было,

      что происходит действие зимой,

      я покажу,

      как женщина купила

      на рынке елку

      и несет домой,

      и вздрагивает елочкино тело

      у женщины над худеньким плечом.

      Но женщина тут, впрочем,

      ни при чем.

      Здесь речь о елке.

      В ней-то все и дело.

      Итак,

      я покажу сперва балкон,

      где мы увидим елочку стоящей

      как бы в преддверье

      жизни предстоящей,

      всю в ожиданье близких перемен.

      Затем я покажу ее в один

      из вечеров

      рождественской