Сердце свое схоронил.

      Я тоской о былом ледовитой печалью,

      Словно двойной нерушимою сталью,

      Грудь от людей заградил.

      И крепок мой сон. Не разбит, не расколот

      Щит мой. Но во мраке ночей

      Мнится порой, расступился мой холод —

      И снова я ожил, и снова я молод

      Взглядом прелестных очей.

      Горька судьба поэтов всех племен;

      Тяжеле всех судьба казнит Россию:

      Для славы и Рылеев был рожден;

      Но юноша в свободу был влюблен…

      Стянула петля дерзостную выю.

      Не он один; другие вслед ему,

      Прекрасной обольщенные мечтою,

      Пожалися годиной роковою…

      Бог дал огонь их сердцу, свет уму,

      Да! чувства в них встревоженны и пылки, —

      Что ж? их бросают в черную тюрьму,

      Морят морозом безнадежной ссылки…

      Или болезнь наводит ночь и мглу

      На очи прозорливцев вдохновенных,

      Или рука любовников презренных

      Шлет пулю их священному челу;

      Или же бунт поднимет чернь глухую,

      И чернь того на части разорвет,

      Чей блещущий перунами полет

      Мне нужно забвенье, нужна тишина:

      Я в волны нырну непробудного сна,

      Вы, порванной арфы мятежные звуки,

      Умолкните, думы, и чувства, и муки.

      Да! чаша житейская желчью полна;

      Но выпил же эту я чашу до дна, —

      И вот опьянелой, больной головою

      Клонюсь и клонюсь к гробовому покою.

      Узнал я изгнанье, узнал я тюрьму,

      Узнал слепоты нерассветную тьму

      И совести грозной узнал укоризны,

      И