Ради бога, трубку дай!

      Ставь бутылки перед нами,

      Всех наездников сзывай

      С закручёнными усами!

      Чтобы хором здесь гремел

      Эскадрон гусар летучих;

      Чтобы до́ неба взлетел

      Я на их руках могучих;

      Чтобы стены от ура

      И тряслись и трепетали!..

      Лучше б в поле закричали…

      Но другие горло драли:

      «И до нас придет пора!»

      Бурцов, брат! что за раздолье!

      Пунш жестокий!.. Хор гремит!

      Бурцов, пью твое здоровье:

      Будь, гусар, век пьян и сыт!

      Понтируй, как понтируешь,

      Фланкируй, как фланкируешь;

      В мирных днях не унывай

      И в боях качай-валяй!

      Жизнь летит: не осрамимся,

      Не проспи ее полет.

      Пей, люби да веселися! —

      Вот мой дружеский совет.

      Кипит поток в дубраве шумной

      И мчится скачущей волной,

      И катит в ярости безумной

      Песок и камень вековой.

      Но, покорен красой невольно,

      Колышет ласково поток

      Слетевший с берега на волны

      Весенний, розовый листок.

      Так бурей вальса не сокрыта,

      Так от толпы отличена, —

      Летит, воздушна и стройна,

      Моя любовь, моя харита,

      Виновница тоски моей,

      Волненья чувств моих и думы,

      И поэтических безумий,

      И поэтических страстей!

      Не пробуждай, не пробуждай

      Моих безумств и исступлений,

      И мимолетных сновидений

      Не возвращай, не возвращай!

      Не повторяй мне имя той,

      Которой память – мука жизни,

      Как на чужбине песнь отчизны

      Изгнаннику земли родной.

      Не воскрешай, не воскрешай

      Меня забывшие напасти —

      Дай отдохнуть тревогам страсти

      И ран живых не раздражай.

      Иль нет! Сорви покров долой!..

      Мне легче горя своеволье,

      Чем ложное холоднокровье,

      Чем мой обманчивый покой.

      Вот мчится тройка удалая

      Вдоль по дороге столбовой,

      И колокольчик, дар Валдая,

      Гудёт уныло под дугой.

      Ямщик лихой – он встал с полночи, —

      Ему сгрустнулося в тиши;

      И он запел про ясны очи,

      Про очи девицы-души:

      «Вы, очи, очи голубые,

      Вы сокрушили молодца;

      Зачем, о люди, люди злые,

      Вы их разрознили сердца?

      Теперь я горький сиротина!..»

      И вдруг махнул по всем по трем, —

      И тройкой тешился детина,

      И заливался соловьем.

      Не