Он видится мне конным той заветной

      Порой, когда искал своей кончины:

      Из всех часов, соткавших жизнь мужчины,

      Пребудет этот – горький и победный.

      Плывут, отсвечивая белизною,

      Скакун и пончо. Залегла в засаде

      Погибель. Движется с тоской во взгляде

      Франсиско Борхес пустошью ночною.

      Вокруг – винтовочное грохотанье,

      Перед глазами – пампа без предела, —

      Все, что сошлось и стало жизнью целой:

      Он на своем привычном поле брани.

      Тень высится в эпическом покое,

      Уже не досягаема строкою.

      Законы ль строгие, слепое ль приключенье —

      Чем бы ни правился вселенский этот сон —

      Схлестнулись так, что я попал в полон

      Альфонсо Рейеса упругого ученья.

      Неведомо такое никому

      Искусство – ни Улиссу, ни Синдбаду —

      И видеть в смене городов отраду,

      И верным оставаться одному.

      А если память свой жестокий дрот

      Вонзит – из неподатливых пластин

      Поэт нам сплавит ряд александрин

      Или элегию печальную скует.

      В трудах, как и любому человеку,

      Ему надежда помогала жить:

      Строкой, которую не позабыть,

      Вернуть кастильский к Золотому веку.

      Оставив Сидову мускулатуру

      И толпы, крадучись несущие свой крест,

      Преследовал до самых злачных мест

      Неуловимую литературу.

      Пяти извилистых садов Марино

      Изведал прелесть, но, ошеломлен

      Бессмертной сутью, преклонился он

      Перед труда божественной рутиной.

      И да, в сады иные путь держал,

      Где сам Порфирий размышлял упорно,

      И там, меж бреда, перед бездной черной,

      Восставил древо Целей и Начал.

      Да, Провиденье, вечная загадка,

      От скупости своей и от щедрот

      Кому дугу, кому сегмент дает,

      Тебе же – всю окружность без остатка.

      То радость, то печаль ища отважно

      За переплетами несчетных книг,

      Как Бог Эриугены, ты постиг

      Науку сразу стать никем и каждым.

      Чеканность роз, сияющий простор —

      Твой стиль, его неторною дорогой,

      Ликуя, вырвалась к сраженьям Бога

      Кровь предков, их воинственный задор.

      Среди каких он нынче испытаний?

      Глядит ли ужаснувшийся Эдип

      На Сфинкс, на непонятный Архетип,

      Недвижный Архетип Лица иль Длани?

      Или, поддавшись инобытию

      Вслед