Заходил василиск, подарил василек,

      залетал мотылек, подарил василек,

                синий цвет – на разрыв, напрогляд, невпопад,

      васильки-васильки, не тревожьте солдат.

      Мимо русла горы, мимо склона реки,

      все-то пушки остры, заряженны штыки,

      под землею скользят броневые суда,

      васильки-васильки, не растите сюда.

      Ты кого заклинаешь, ночной дуралей,

      полевые цветы и царицу полей,

      небеса над полями, скопленья кислот,

      ненасытное пламя горящих болот?

      Лучше злые чернила из них заварить,

      запиши, как горит – все равно же горит.

      Все равно ни степи, ни руки, ни строки.

      Васильки, васильки, васильки, васильки.

      Является скучная сухая вареная рыба, например,

      щука в горчичном соусе, и начинает объяснять, что

      Волга не впадает в Каспийское море, а впадает в него

      Кама, а в Каму впадает тоже не Волга, а Ока, а Волгой

      является только Волга Верхняя, и ей, уважаемой рыбе,

      недоразумение это надоело, и предъявляет кольцо,

      которым ее противоправно и вопреки географии

      окольцевали в 1921 году, нашли и время, а потом

      выловили еще раз в 42 и тогда уже съели, всю,

      с солью и горчицей, ничего другого не было, наши,

      конечно, немцы не дошли до Волги, то есть до Оки,

      то есть до Камы, и вообще, если бы ее немцы съели,

      она являлась бы немцам – и они бы ей не отказали

      в таком пустяке: снять треклятое кольцо с надписью

      «Нижняя Волга», им-то что, а с нашими уже и выросла

      в человеческий рост, и ходишь к ним семьдесят

      лет – ни в какую.

      Молодежь разучилась не только пить,

                старичье почти разучилось петь,

      мистер Бонд разлюбил королеву Маб,

                а Советский Союз взял и исчез,

      поголовье мифов сократилось на треть —

                право, не знаешь, куда смотреть:

      чтобы серый волк завелся в лесу, необходим лес.

      Вот он и лезет из всех щелей —

                гигантские папоротники и хвощи,

      он тоже забыл, что у нас на дворе,

                и растет, сколько хватит сил и земли,

      когда-нибудь он станет углем

                (а мы не станем – ищи-свищи),

      когда-нибудь он станет углем, питающим корабли.

      Под сенью небес – паровозный дым,

             типографский шрифт для грачей и ворон,

      под семью небесами снова тепло.

      над городами ручной неон

                беседует с миром на пять сторон,

      и включаются в некогда прерванный разговор,

      вспоминая себя, пласты