Вновь эти плечи, эти руки

      Погреть я вышел на балкон.

      Сижу – но все земные звуки —

      Как бы во сне или сквозь сон.

      И вдруг, изнеможенья полный,

      Плыву: куда – не знаю сам,

      Но мир мой ширится, как волны,

      По разбежавшимся кругам.

      Продлись, ласкательное чудо!

      Я во второй вступаю круг

      И слушаю, уже оттуда,

      Моей качалки мерный стук.

      В рот – золото, а в руки – мак и мед,

      Последние дары твоих земных забот.

      Но пусть не буду я, как римлянин, сожжен:

      Хочу в земле вкусить утробный сон,

      Хочу весенним злаком прорасти,

      Кружась по древнему, по звездному пути.

      В могильном сумраке истлеют мак и мед,

      Провалится монета в мертвый рот…

      Но через много, много темных лет

      Пришелец неведомый отроет мой скелет,

      И в черном черепе, что заступом разбит,

      Тяжелая монета загремит, —

      И золото сверкнет среди костей,

      Как солнце малое, как след души моей.

      Ищи меня в сквозном весеннем свете.

      Я весь – как взмах неощутимых крыл,

      Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,

      Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.

      Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!

      Услышь, я здесь. Касаются меня

      Твои живые, трепетные руки,

      Простертые в текучий пламень дня.

      Помедли так. Закрой, как бы случайно,

      Глаза. Еще одно усилье для меня —

      И на концах дрожащих пальцев, тайно,

      Быть может, вспыхну кисточкой огня.

      Семь дней и семь ночей Москва металась

      В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро

      Пускал ей кровь – и обессилев, к утру

      Восьмого дня она очнулась. Люди

      Повыползли из каменных подвалов

      На улицы. Так, переждав ненастье,

      На задний двор, к широкой луже, крысы

      Опасливой выходят вереницей

      И прочь бегут, когда вблизи на камень

      Последняя спадает с крыши капля…

      К полудню стали собираться кучки.

      Глазели на пробоины в домах,

      На сбитые верхушки башен; молча

      Толпились у дымящихся развалин

      И на стенах следы скользнувших пуль

      Считали. Длинные хвосты тянулись

      У лавок. Проволок обрывки висли

      Над улицами. Битое стекло

      Хрустело