Гордо и ясно ты умер, умер, как Муза учила.

      Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящем

      медном Петре и о диких ветрах африканских – Пушкин.

      Воркующею теплотой шестая —

      чужая – наливается весна.

      Все ждет тебя душа моя простая,

      гадая у восточного окна.

      Позволь мне помнить холодок щемящий

      зеленоватых ландышей, когда

      твой светлый лес плывет, как сон шумящий,

      а воздух – как дрожащая вода.

      Позволь мне жить, искать Творца в творенье,

      звать изумленье рифмы и любви.

      Не укоряй в час трудного горенья,

      что вот я вспомнил ландыши твои.

      Как тень твоя, чужой апрель мне сладок.

      Взволнованно душа тебя зовет,

      текучий блеск твоих дождей и радуг,

      когда весь лес лепечет и плывет.

      Твой будет взлет неизъяснимо ярок,

      а наша встреча – творчески-тиха;

      склонюсь, шепну: вот мой простой подарок,

      вот капля солнца в венчике стиха.

      Каждый помнит какую-то русскую реку,

      но бессильно запнется, едва

      говорить о ней станет: даны человеку

      лишь одни человечьи слова.

      А ведь реки, как души, все разные… нужно,

      чтоб соседу поведать о них,

      знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,

      изумрудную речь водяных.

      Но у каждого в сердце, где клад заковала

      кочевая стальная тоска,

      отзывается внятно, что сердцу, бывало,

      напевала родная река.

      Для странников верных

      качнул я дыханьем души

      эти качели слогов равномерных

      в бессонной тиши.

      Повсюду —

      в мороз и на зное —

      встретишь

      странников этих,

      несущих, как чудо,

      как бремя страстное,

      родину.

      Сам я, бездомный,

      как-то ночью стоял на мосту

      в городе мглистом,

      огромном

      и глядел в маслянистую

      темноту

      рядом с тенью случайно любимой,

      стройной, как черное пламя,

      да только с глазами

      безнадежно чужими.

      Я молчал, и спросила она на своем языке:

      «Ты меня уж забыл?» —

      и не в силах я был

      объяснить,

      что я там, далеко, на реке

      илистой, тинистой, с именем милым,

      с именем, что камышовая тишь…

      Это словно из ямочки в глине

      черно-синий

      выстрелит стриж.

      И вдоль по сердцу

      носится

      с криком своим изумленным: вий-вий!

      Это было в России,

      это было в раю…

      Вот

      гладкая