Приближается время прощания,

      перехода обратно в потемки

      и пустого, как тень, обещания,

      что тебя не забудут потомки.

      Чую вдруг душой оцепеневшей

      скорость сокращающихся дней;

      чем осталось будущего меньше,

      тем оно тревожит нас больней.

      Я изменяюсь незаметно

      и не грущу, что невозвратно,

      я раньше дам любил конкретно,

      теперь я их люблю абстрактно.

      Загрустили друзья, заскучали,

      сонно плещутся вялые флаги,

      ибо в мудрости много печали,

      а они поумнели, бедняги.

      Не знаю, каков наш удел впереди,

      но здесь наша участь видна:

      мы с жизнью выходим один на один,

      и нас побеждает она.

      Все-все-все, что здоровью противно,

      делал я под небесным покровом;

      но теперь я лечусь так активно,

      что умру совершенно здоровым.

      Опять с утра я глажу взглядом

      все, что знакомо и любимо,

      а смерть повсюду ходит рядом

      и каждый день проходит мимо.

      Я рос когда-то вверх, судьбу моля,

      чтоб вырасти сильнее и прямей,

      теперь меня зовет к себе земля,

      и горблюсь я, прислушиваясь к ней.

      Умирать без обиды и жалости,

      в никуда обретая билет,

      надо с чувством приятной усталости

      от не зря испарившихся лет.

      Бесполезны уловки учености,

      и не стоит кишеть, мельтеша:

      предназначенный круг обреченности

      завершит и погаснет душа.

      Наш путь извилист, но не вечен,

      в конце у всех – один вокзал;

      иных уж нет, а тех долечим,

      как доктор доктору сказал.

      За вторником является среда,

      субботу вытесняет воскресенье;

      от боли, что уходим навсегда,

      придумано небесное спасенье.

      Нет, нет, на неизбежность умереть

      не сетую, не жалуюсь, не злюсь,

      но понял, начиная третью треть,

      что я четвертой четверти боюсь.

      Так было раньше, будет впредь,

      и лучшего не жди,

      дано родиться, умереть

      и выпить посреди.

      Лишь только начавши стареть,

      вступая в сумерки густые,

      мы научаемся смотреть

      и видеть истины простые.

      Я жил распахнуто и бурно,

      и пусть Господь меня осудит,

      но на плите могильной урна —

      пускай бутыль по форме будет.