Сердце билось, смертно тоскуя,

      Целый день я бродил в тоске,

      И мне снилось ночью: плыву я

      По какой-то большой реке.

      С каждым мигом все шире, шире

      И светлей, и светлей река,

      Я в совсем неведомом мире,

      И ладья моя так легка.

      Красный идол на белом камне

      Мне поведал разгадку чар,

      Красный идол на белом камне

      Громко крикнул: – Мадагаскар! —

      В раззолоченных паланкинах,

      В дивно-вырезанных ладьях,

      На широких воловьих спинах

      И на звонко ржущих конях

      Там, где пели и трепетали

      Легких тысячи лебедей,

      Друг за другом вслед выступали

      Смуглолицых толпы людей.

      И о том, как руки принцессы

      Домогался старый жених

      Сочиняли смешные пьесы

      И сейчас же играли их.

      А в роскошной форме гусарской

      Благосклонно на них взирал

      Королевы мадагаскарской

      Самый преданный генерал.

      Между них быки Томатавы,

      Схожи с грудою темных камней,

      Пожирали жирные травы

      Благовоньем полных полей.

      И вздыхал я, зачем плыву я,

      Не останусь я здесь зачем:

      Неужель и здесь не спою я

      Самых лучших моих поэм?

      Только голос мой был не слышен,

      И никто мне не мог помочь,

      А на крыльях летучей мыши

      Опускалась теплая ночь.

      Небеса и лес потемнели,

      Смолкли лебеди в забытье…

      …Я лежал на моей постели

      И грустил о моей ладье.

      Я поставил палатку на каменном склоне

      Абиссинских, сбегающих к западу гор

      И недели смотрел, как пылают закаты

      Над зеленою крышей далеких лесов.

      Прилетали оттуда какие-то птицы

      С изумрудными перьями в длинных хвостах,

      По ночам выбегали веселые зебры,

      Мне был слышен их храп и удары копыт.

      И однажды Закат был особенно красен,

      И особенный запах летел от лесов,

      И к палатке моей подошел европеец,

      Исхудалый, небритый, и есть попросил.

      Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,

      Клал