Был утренник. Сводило челюсти,

      И шелест листьев был как бред.

      Синее оперенья селезня

      Сверкал за Камою рассвет.

      Гремели блюда у буфетчика.

      Лакей зевал, сочтя судки.

      В реке, на высоте подсвечника,

      Кишмя кишели светляки.

      Они свисали ниткой искристой

      С прибрежных улиц. Било три.

      Лакей салфеткой тщился выскрести

      На бронзу всплывший стеарин.

      Седой молвой, ползущей исстари,

      Ночной былиной камыша

      Под Пермь, на бризе, в быстром бисере

      Фонарной ряби Кама шла.

      Волной захлебываясь, на волос

      От затопленья, за суда

      Ныряла и светильней плавала

      В лампаде камских вод звезда.

      На пароходе пахло кушаньем

      И лаком цинковых белил.

      По Каме сумрак плыл с подслушанным,

      Не пророня ни всплеска, плыл.

      Держа в руке бокал, вы суженным

      Зрачком следили за игрой

      Обмолвок, вившихся за ужином,

      Но вас не привлекал их рой.

      Вы к былям звали собеседника,

      К волне до вас прошедших дней,

      Чтобы последнею отцединкой

      Последней капли кануть в ней.

      Был утренник. Сводило челюсти,

      И шелест листьев был как бред.

      Синее оперенья селезня

      Сверкал за Камою рассвет.

      И утро шло кровавой банею,

      Как нефть разлившейся зари,

      Гасить рожки в кают-компании

      И городские фонари.

      Я тоже любил, и дыханье

      Бессонницы раннею ранью

      Из парка спускалось в овраг, и впотьмах

      Выпархивало на архипелаг

      Полян, утопавших в лохматом тумане,

      В полыни и мяте и перепелах.

      И тут тяжелел обожанья размах,

      Хмелел, как крыло, обожженное дробью,

      И бухался в воздух, и падал в ознобе,

      И располагался росой на полях.

      А там и рассвет занимался. До двух

      Несметного неба мигали богатства,

      Но вот петухи начинали пугаться

      Потемок и силились скрыть перепуг,

      Но в глотках рвались холостые фугасы,

      И страх фистулой голосил от потуг,

      И гасли стожары, и, как по заказу,

      С лицом пучеглазого свечегаса

      Показывался на опушке пастух.

      Я тоже любил, и она пока еще

      Жива, может статься. Время пройдет,

      И что-то большое, как осень, однажды

      (Не завтра, быть может, так позже когда-нибудь)

      Зажжется над жизнью, как зарево,