Прочь на равнину из душных стен —

      где жизнь волну за волной катит,

      где сверху донизу мир открыт,

      и ветер в нем широко летит.

      Летит, летит он, ничем не сжат,

      и сразу видит весь белый свет:

      на севере дальнем снега лежат,

      на юге сирень набирает цвет.

      Глубоко в пойму дубы ушли,

      недвижна громада весенних сил.

      И солнце светит для всей земли,

      и белый сад над горой застыл.

      Зачем нам небо, зачем трава,

      мерцанье дальних ночных огней;

      зачем и знать, что жизнь такова,

      что разом все уместилось в ней?

      И вот твой краткий век пролетел

      в теснине, в склепе, в чужом дому,

      и каждый видел себе предел,

      тогда как предела нет ничему.

      He для того ли нам жизнь дана,

      чтоб всякий раз, как весна придет,

      понимать, что душа создана

      по подобью иных широт!

      И ветер летит, и куст шелестит,

      и все живет по своим местам.

      И смерти нет, и Господь простит того,

      кто об этом дознался сам.

      2000

      Знойное небо да тишь в ивняке.

      Ни ветерка безутешному горю!

      И василек поплывет по реке

      к дальнему морю, холодному морю.

      Нет ничего у меня впереди

      после нежданного выстрела в спину.

      А василек все плывет. Погляди,

      как он беспечно ушел на стремнину!

      Плавно и мощно струится река,

      к жизни и смерти моей равнодушна.

      Только и есть, что судьбу василька

      оберегает теченье послушно.

      Не остановишь движение вод,

      вспять никогда оно не возвратится.

      А василек все плывет и плывет,

      неуправляемой силы частица.

      Может, и нам суждено на века

      знать, от бессилия изнемогая:

      больно наотмашь ударит рука —

      медленно вынесет к свету другая.

      Правда,