Детство грубого помола,

      камыши, туман и реки, сад,

      а в нем родная школа —

      вы остались в прошлом веке.

      Счастье, вкус тоски сердечной,

      платье легче водных лилий —

      все исчезли вы навечно:

      вы в прошедшем веке были.

      Все, на чем душа держалась,

      из чего лепила соты —

      в прошлом веке все осталось

      без присмотра и заботы.

      Кто там сжалится над вами,

      кто на вас не будет злиться,

      кто придет и в Божьем храме

      будет там за вас молиться?

      Ты своей судьбой не правил,

      не берег себя вовеки:

      беззащитное оставил

      за горою, в старом веке.

      Вспомни, там мы рядом были,

      значит, нас хулить, не славить.

      На твоей простой могиле

      ты велел креста не ставить.

      Но сиял в мильон накала

      новый век, алмазный лапоть.

      Где тут плакать, я не знала.

      Да и ты просил не плакать.

      Счастье, вкус тоски сердечной,

      платье легче водных лилий —

      все исчезли вы навечно:

      вы в прошедшем веке были.

      Все, на чем душа держалась,

      из чего лепила соты —

      в прошлом веке все осталось

      без присмотра и заботы.

      Кто там сжалится над вами,

      кто на вас не будет злиться,

      кто придет и в Божьем храме

      будет там за вас молиться?

      Ты своей судьбой не правил,

      не берег себя вовеки:

      беззащитное оставил

      за горою, в старом веке.

      Вспомни, там мы рядом были,

      значит, нас хулить, не славить.

      На твоей простой могиле

      ты велел креста не ставить.

      Но сиял в мильон накала

      новый век, алмазный лапоть.

      Где тут плакать, я не знала.

      Да и ты просил не плакать.

      2001

      Человек тридцати пяти лет,

      проживавший похмельно и бедно,

      потерялся в райцентре поэт —

      просто сгинул бесследно.

      А друзья его, сжав кулаки,

      все шумели, доносы кропали —

      дескать, парня убили враги,

      а потом закопали.

      Перерыты все свалки подряд,

      перекопан пустырь у вокзала.

      А жена собирала отряд

      и в леса посылала.

      Пить за здравие? За упокой?

      Мужики не находят покоя:

      эх, талантище был, да какой!

      Он еще б написал, не такое!

      На поэтов во все времена

      не веревка, так пуля готова.

      Зазевался – придушит жена,

      как Николу Рубцова.

      Может, снятся им вещие сны,

      может, ангел встает у порога:

      «Ты поэт? Убегай от жены!

      Убегай, ради Бога!»

      Так у нас глубоки небеса

      и бездонные