В зыбучую глубь, в бездонную хлябь

      уводит сия стезя.

      Не надо строить такой корабль

      и плавать на нем нельзя!

      Но вспомни, как сердце твое рвалось

      и кровь играла смелей:

      гигант свободы, стальной колосс,

      он сходит со стапелей!

      Творенье воли, венец ума,

      невиданных сил оплот.

      И дрогнет пред ним природа сама,

      и время с ума сойдет.

      В далекую даль, к свободной земле,

      связавшись в один союз,

      мы тоже шли на таком корабле —

      грузин, казах, белорус.

      В опасный час, на том рубеже

      спастись бы хватило сил —

      но кто-то черный тогда уже

      по трюмам нас разделил.

      Ты вспомни, как бились мы взаперти —

      все те, кто был обречен,

      кто вынужден был в пучину уйти,

      предсмертный выбросив стон.

      Заклятье шло из воды морской,

      сдавившей дверной проем:

      «Пусть будет проклят корабль такой!

      Зачем мы плыли на нем?!»

      Ты вспомни: выжил тот, кто не ныл

      забвения не искал,

      кто переборки наспех рубил

      и на воду их спускал.

      Кто на обломках приплыл к земле

      и там из последних сил

      своих находил, согревал в тепле

      и заново жить учил,

      и кто вписал окрепшей рукой

      в дневнике потайном:

      «Надо строить корабль такой

      и надо плавать на нем!»

      2004

      Уже, чернея в темноте,

      ждала машина у калитки.

      По дому пыль, и в суете

      давно уж собраны пожитки.

      И свет погас. Мы вышли в сад,

      его навеки покидая.

      Кругом тянулась наугад

      земля изрытая, пустая.

      Предзимняя печаль земли,

      от коей ничего не надо!

      И лишь календулы

      цвели, забытые у края сада.

      Они, возросшие в тиши,

      взглянули с пажити опалой,

      как современники души,

      невосполняемо усталой.

      И жизни гнет, и славы тлен,

      убогий слог житейской были,

      итог предательств и измен

      им в этот миг понятны были.

      Мы мчались, обращаясь в прах,

      во тьме кромешной, первородной,

      и я держала на руках

      букет календулы холодной.

      Цветы смотрели на меня

      в моем закрытом кабинете.

      Они увяли за три дня,

      как увядает все на свете.

      2004

      Жизнь обратно меня принесла,

      как река, обращенная вспять.

      И осина с тех пор возросла

      так, что вовсе ее не узнать.

      Но все там же стоит, на краю,

      над провалом осеннего дня.

      Подойду, обниму, постою —

      и она не узнает меня.

      Не припомнит, коль память крепка

      в