«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина. Фаддей Булгарин
Читать онлайн книгу.
минувших веков и изложить это новыми словами – вот одна из самых главных и самых трудных обязанностей. Сколь много поэтому мы должны быть обязаны Карамзину, это видит любой читатель, когда, читая, – постепенно начинает дышать выражениями минувших веков»[156].
2. Второе место, которое надо изменить, находится дальше, поближе к концу, где речь идет о придании политического характера, какой придает Карамзин… Там в одном месте нечто вроде… «Я этого не считаю оскорблением истины, а тем более ее искажением». Вместо этого я хотел бы поместить нечто вроде следующего: «Не считая этого оскорблением истины» – и довольно: слова «искажение» не надо. Впрочем, хорошо не помню, как там. Будьте столь любезны на этот манер повернуть так, чтобы не было столь явной моей собственной снисходительности, но характер общего снисхождения[157].
Надеюсь, что эта моя просьба поспеет вовремя и что упомянутая статья еще не напечатана.
Если вы увидитесь с г. Блотницким, искренне поблагодарите от меня за присылку мне гравировальных досок[158]. Поблагодарите его за все его хлопоты и столь старательную пересылку, пока я соберусь к нему написать и прямо от себя поблагодарить. Несколько лет назад Подчашинский присылал без стольких хлопот, обвязал бечевкой, обшил клеенкой и отдал на почту.
Если вам приятна досылка моей рецензии, то сообщите мне, пожалуйста:
1. Есть ли надежда, что скоро появится немецкий перевод Карамзина, и будут ли в этом переводе примечания?
2. Сколько стоит в Петербурге французский экземпляр? Хотя я взял для моего употребления экземпляр у Завадского и заплатил, но мне весьма необходимо знать петербургскую цену. И это мне нужно знать весьма скоро.
Г. Контрым убедительно вас просит соблаговолить надоедать и надоедать Сенковскому: отчего он не присылает своего рассуждения о турецком происхождении славян или лехов? Я хотел письмо г. Сенковского, извещающее меня об этом рассуждении о лехах, поместить в «Дзеннике виленьском». Черт послал какого-то старого пройдоху шубравца[159], не знаю, не адского ли отродья, из тех, кто поважней, который прокомментировал письмо г. Сенковского следующим образом: «Относит заявление против этого в замок», когда нет замка ни в Петер[бурге], ни вблизи Каспийского моря. «Находится народ лех, носит одежду, ничем не отличающуюся от польской» (неясно сказано – или нынешнее новое, сюртуки, фраки синие с малиновыми воротниками, или старинное, которое ныне носят евреи – с ермолками и пейсами, точь-в-точь какое носили при короле Локетке). «В главных чертах характера сходны с польской шляхтой…» – в ногтях, бородавках, коренастости и т. д.? «Теперь составляю словарь, который легче всего составить из словарей Линде и Троца[160], из которого явствует, что слова собственные польские, как хам (взятый из еврейского), пан, жупан, был, будут из этого же общего начала, из которого происходят слова, известные в других славянских наречиях». И с такими заметками возвращено мне письмо[161]. Лобойко счастливее меня, так как его письма принимают
Булгарин передал это место так: «Теперь, обращаясь к моему предмету, я должен утвердительно сказать, что почти все писатели привыкли сообщать древности цвет и краски своего времени. Самые отличные историки не избегнули сего недостатка; а более прочих подвергнулись оному те, которые слишком старались блеснуть красотою изложения и повествования. Холодные критики весьма заботятся, чтобы истина не потеряла своего цвета от блестящих выражений наподобие Тита Ливия, и даже знаменитый Шлецер крайне не любил в истории чувствительных порывов и живописных картин. Мы должны однако ж заметить, что живость изображения, при всех критических дарованиях Шлецера, тон его и образ изъяснения вовсе не исторические, и он всегда более склонен оскорбить историческое достоинство, нежели воздать оному должную похвалу. По нашему мнению, историк обязан напитаться духом древности, но он должен излагать давно минувшие события языком и формами современными: это одно из главнейших и притом труднейших обязанностей писателя. В отношении к Карамзину всякий беспристрастный читатель согласится со мною, что он заслуживает полную благодарность и похвалу, ибо, читая его Историю, невольно переносишься в протекшие века и, так сказать, дышишь воздухом древности» (№ 22. С. 289–290). Характерный пример «смягчения» текста Булгариным: «резкий (opryskliwy) Шлецер» превратился в «знаменитого Шлецера».
В журнале это место передано так: «…начала Российского и Польского государства не так изображены и не столь близки к истине, как нам кажется» (Там же. С. 295–296).
Профессор Виленского университета И. Н. Лобойко вспоминал, что «Лелевель [занимался] русскою палеографиею, сам гравировал и печатал facsimile образцы почерков» (
Здесь и далее о своей переписке с Сенковским Лелевель пишет в шубравском (шутовском) духе; под старым шубравцем он явно имеет в виду себя.
М. А. Троц (Трок) выпустил четырехтомный словарь, первые два тома которого представляли собой франко-немецко-польскую часть (1744–1747), третий – польско-франко-немецкую (1764), четвертый – немецко-польскую (1772):
Имеется в виду письмо Сенковского от 13 января 1823 г. Он писал: «А вот что лехи, а не лахи, не славяне или шловаки, против этого я делаю заявление городу (аллюзия на латинское выражение Urbi et orbi (Городу и миру), т. е. Риму и всему миру, к общему сведению. –