Со страхом и надеждою ожидаю вашего письма с продолжением и разрешением печатать то, что уже готово. Не думаю, чтобы вы желали скомпрометировать меня пред публикой, которой я обещал, по вашему слову, к Святой выпустить критику. Клянусь честью, что я не переживу, чтобы меня называли мошенником.

      Ваш верный слуга до смерти

      Т. Булгарин

      13. И. Лелевель Ф. В. Булгарину

      Вильно. 19 апреля 1823 года.

      Два ваши письма от 4 и 11 апреля я получил; из них, из вашей откровенности и продиктованного чувством чести заявления, что вы не переживете того рода оскорблений, когда вас называют обманщиком, я мог понять, что меня самого подозревают и трактуют как предпринявшего обман. Нетрудно было бы пояснить, насколько странны и неприличны подобные ваши измышления. Но будьте уверены, что ни излишние напоминания, ни подозрительность, оскорбляющая честь, не могут ни побудить меня писать, ни возбудить во мне какое-то чувство обиды. Впрочем, можете и дальше меня обижать, если вам угодно, но не пеняйте на меня за то, что я об этом писать более не буду – ни в шутку, ни серьезно. Перехожу к делу. Пожалуйста, обратите внимание на следующие места: в них надо там прибавить, там убавить, там изменить так:

      В части о критике [190]. Во-первых: Такова судьба исторических писателей, что, при величайшем их критическом усердии и усиленном трудолюбии, они не в силах избегнуть недосмотров и неточностей. В исследованиях Карамзина, когда вникнем в подробности, нам не всегда покажется верным то, что вероятно. Из числа исторических источников мы редко осмелились бы предпочесть летописи актам и грамотам, так как нам кажется, что летописные повторения не могут оправдывать явного несоответствия. Некоторые возникающие от этого затруднения нам придется рассмотреть, когда перейдем к подробностям[191].

      В части о рассказе и изложении [192] . Во-вторых: Также и польский писатель[193]‚ не изображая ясно отдельные картины,