– Княжна, mon ange! —

      «Pachette!»[28] – Алина! —

      «Кто б мог подумать? Как давно!

      Надолго ль? Милая! Кузина!

      Садись – как это мудрено!

      Ей-богу, сцена из романа…» —

      А это дочь моя, Татьяна. —

      «Ах, Таня! подойди ко мне —

      Как будто брежу я во сне…

      Кузина, помнишь Грандисона?» —

      Как, Грандисон?.. а, Грандисон!

      Да, помню, помню. Где же он? —

      «В Москве, живет у Симеона;

      Меня в сочельник навестил;

      Недавно сына он женил.

      А тот… но после всё расскажем,

      Не правда ль? Всей ее родне

      Мы Таню завтра же покажем.

      Жаль, разъезжать нет мочи мне:

      Едва, едва таскаю ноги.

      Но вы замучены с дороги;

      Пойдемте вместе отдохнуть…

      Ох, силы нет… устала грудь…

      Мне тяжела теперь и радость,

      Не только грусть… душа моя,

      Уж никуда не годна я…

      Под старость жизнь такая гадость…»

      И тут, совсем утомлена,

      В слезах раскашлялась она.

      Больной и ласки, и веселье

      Татьяну трогают; но ей

      Не хорошо на новоселье,

      Привыкшей к горнице своей.

      Под занавескою шелковой

      Не спится ей в постеле новой,

      И ранний звон колоколов,

      Предтеча утренних трудов,

      Ее с постели подымает.

      Садится Таня у окна.

      Редеет сумрак; но она

      Своих полей не различает:

      Пред нею незнакомый двор,

      Конюшня, кухня и забор.

      И вот по родственным обедам

      Развозят Таню каждый день

      Представить бабушкам и дедам

      Ее рассеянную лень.

      Родне, прибывшей издалеча,

      Повсюду ласковая встреча,

      И восклицанья, и хлеб-соль.

      «Как Таня выросла! Давно ль

      Я, кажется, тебя крестила?

      А я так на руки брала!

      А я так за уши драла!

      А я так пряником кормила!»

      И хором бабушки твердят:

      «Как наши годы-то летят!»

      Но в них не видно перемены;

      Всё в них на старый образец:

      У тетушки княжны Елены

      Всё тот же тюлевый чепец;

      Всё белится Лукерья Львовна,

      Всё то же лжет Любовь Петровна,

      Иван Петрович так же глуп,

      Семен Петрович так же скуп,

      У Пелагеи Николавны

      Всё тот же друг мосье Финмуш,

      И тот же шпиц, и тот же муж;

      А он, всё клуба член исправный,

      Всё так же смирен, так же глух

      И так же ест и пьет за двух.

      Их дочки Таню обнимают.

      Младые грации Москвы

      Сначала молча озирают

      Татьяну с ног до головы;

      Ее находят что-то странной,

      Провинциальной и жеманной,

      И что-то бледной и худой,

      А впрочем, очень