Снова катим, снова катим

      По пылающей стране,

      И мотив из Сарасате

      Так и вьётся в уши мне –

      Неотстанный, непоборный

      Зов лукавый, не военный:

      «Этот веер чёрный!

      Веер драгоценный!»{125}

      Величаво и зловеще

      Труд пылает вековой.

      Пламя плещет, пламя хлещет

      У меня над головой.

      То багрово, жирно, жадно

      Языком махнёт в окно,

      То над башенкой оно

      Располощется нарядно,

      Златоструйно, многоскладно,

      Огневое полотно.

      И опять он, и опять он

      Из-за чёрно-красных пятен

      Зол, торжественен, понятен,

      Соблазнительно игрив

      Тот же дьявольский мотив,

      Тем же крадущимся скерцо

      Всё сильнее, всё сильнее –

      «Ну какое сердце

      Устоять сумеет?..»

      Что ж, гори, дыми, пылай,

      Трудолюбный, гордый край!

      Средь неистовства толпы

      Мести в сердце не ношу:

      Не сожгу в тебе щепы

      И дворца не погашу.

      Я пройду, тебя не тронув,

      Как Пилат, омыв персты:

      Меж тобой и мной – Самсонов{126},

      Меж тобой и мной – кресты

      Русских косточек белеют…

      Чувства странные владеют

      В эту ночь моей душой:

      Ты давно мне не чужой.

      Нас с тобой сплело издавна

      Своевольно, своенравно.

      Шли в Берлин прямой чертой –

      Я с надеждой, с беспокойством

      Озирался – не свернуть бы…

      Я предчувствовал, Ostpreussen[16],

      Что скрестятся наши судьбы!

      Там, у нас, погребено

      Пылью лет, архивов тайной

      То, что вами взнесено

      Спесью башен в Хохенштайне{127},

      Что забыть мне не дано,

      Знать и помнить велено:

      Как Четырнадцатым годом

      Вот по этим же проходам –

      Межозёрным дефиле,

      Вот по этой же земле,

      В шесть солдатских переходов

      От снабженья, от тылов,

      За Париж, за чудо Марны

      Гнали слепо и бездарно

      Сгусток русских корпусов;

      Без разведки и без хлеба

      Гнали в ноги Людендорфу,

      А потом под синим небом

      Их топили в чёрном торфе.

      Шедший выручить, от смыка

      Был отозван Нечволодов{128}…

      – Затая в себе до крика

      Стыд и боль того похода,

      В храмном сумраке читален,

      Не делясь,