"Открылась тайн священных „дверь!

      Из бездн исходит Луцифер,

      Смиренный, но челоперунный.

      Наполеон! Наполеон!

      Париж, и новый Вавилон,

      И кроткий агнец белорунный,

      Превосходясь, как дивий Гог,

      Упал как дух Сатанаила,

      Исчезла демонская сила!..

      Благословен господь наш бог!"…

      "Ого! – насмешник мой воскликнул, —

      Что лучше эдаких стихов?

      В них смысла сам бы не проникнул

      Покойный господин Бобров;

      Что сделалось с тобой, Державин?

      И ты судьбой Невтону равен,

      Ты бог – ты червь, ты свет – ты ночь…

      Пойдем, Меркурий, сердцу больно;

      Пойдем – бешуся я невольно".

      И мигом отлетел он прочь.

      «Какое чудное явленье!»

      Фон-Визин спутнику сказал.

      – "Оставь пустое удивленье, —

      Эрмий с усмешкой отвечал. —

      На Пинде славный Ломоносов

      С досадой некогда узрел,

      Что звучной лирой в сонме россов

      Татарин бритый возгремел,

      И гневом Пиндар Холмогора,

      И тайной завистью горел.

      Но Феб услышал глас укора,

      Его спокоить захотел,

      И спотыкнулся мой Державин

      Апокалипсис преложить —

      Денис! он вечно будет славен,

      Но, ах, почто так долго жить?"

      "Пора домой, – вещал Эрмию

      Ужасный рифмачам мертвец, —

      Оставим наскоро Россию:

      Бродить устал я наконец".

      Но вдруг близь мельницы стучащей,

      Средь рощи сумрачной, густой,

      На берегу реки шумящей

      Шалаш является простой:

      К калитке узкая дорога;

      В окно склонился древний клен,

      И Фальконетов Купидон

      Грозит с усмешкой у порога.

      "Конечно, здесь живет певец, —

      Сказал обрадуясь мертвец, —

      Взойдем!" Взошли и что ж узрели?

      В приятной неге, на постеле

      Певец Пенатов молодой

      С венчанной розами главой,

      Едва прикрытый одеялом

      С прелестной Лилою дремал

      И подрумяненный фиалом

      В забвеньи сладостном шептал. —

      Фон-Визин смотрит изумленный.

      "Знакомый вид; но кто же он?

      Уж не Парни ли несравненный,

      Иль Клейст? иль сам Анакреон?"

      "Он стоит их, – сказал Меркурий, —

      Эрата, Грации, Амуры

      Венчали миртами его,

      И Феб цевницею златою

      Почтил любимца своего;

      Но лени связанный уздою,

      Он только пьет, смеется, спит

      И с Лилой нежится младою,

      Забыв совсем, что он пиит". —

      «Так я же разбужу повесу,»

      Сказал