Есть тишина, что тише тишины,

      И в глубине скрываются глубины,

      Наивысоты есть у высоты,

      Наисильнейшее встречается у силы.

      Наимудрейших звали на совет,

      Там, где порою мудрость не справлялась,

      И только у любви наилюбовь

      Ни разу и нигде мне не встречалась.

      Есть у грехов одна печаль:

      Пока поймёшь, что жить так – плохо,

      Они уже скривили даль,

      Тебя в ней сделав кривобоким.

      Неужто молодость не может

      Жить без рискованных отрав

      И, отцветая, осторожно

      Коснуться сути, не устав?

      Неужто, дерзкие порывы —

      От малоумья, с многосилы —

      Сгибают нашу жизнь к земле…

      И в теле, скопищем осадка,

      Толкутся мысли добела,

      Чтоб старость пышною была…

      Прорежет мимика морщины —

      И на лице всплывут дела.

      Из безобразной паутины

      Понятно станет, как цвела,

      Писалась вся твоя картина…

      А где душа? В согбенном теле?

      Она всё так же молода?

      О настоящем мыслит деле

      И всё ей горе не беда?

      Но тянутся кривые ветви

      Телесных древ в своей мольбе,

      Чтобы душа, покинув тело,

      Взросла на праведной земле…

      А здесь из яблок винно-прелых,

      В обход печали и беды

      Восходят живостью незрелой

      Весенне-юные сады.

      Есть – крошки. Есть – крохи.

      Похожи, но всё же,

      Одни – выметаем,

      Другие – храним.

      По крохам растится душа осторожно,

      По крохам становится всё в ней живым.

      И если сметаем мы крошки рукою,

      То крохи считаем по пальцам руки.

      Две буквы в одном,

      в одном только слове

      Меняют течение

      нашей реки.

      По крохам слагаются судьбы эпохи,

      В мозаику времени смальтой ложась,

      Но если мне крошкою ссыплются строки,

      Склюю все, что есть,

      ничуть не стыдясь.

      Железные врата

      И деревянный храм,

      Собаки, сторож, лавка,

      По сторонам бурьян.

      В окне столетник скрючился

      И фуксия цветет,

      А в глубине под образом,

      Мерцая, воск течет.

      Скрипят ступени старые

      И что-то говорят,

      Как будто дожидаются

      К вечерне звонаря.

      А на закате с купола,

      Все зная наперед,

      Оранжевое солнце

      Возьмет да и стечет.

      Коснется старый колокол

      Щеки чуть языком,

      И бронзовой