Влез бесенок в мокрой шерстке —

      Ну, куды ему, куды? —

      В подкопытные наперстки,

      В торопливые следы —

      По копейкам воздух версткий

      Обирает с слободы…

      Брызжет в зеркальцах дорога —

      Утомленные следы

      Постоят еще немного

      Без покрова, без слюды…

      Колесо брюзжит отлого:

      Улеглось – и полбеды!

      Скучно мне: мое прямое

      Дело тараторит вкось —

      По нему прошлось другое,

      Надсмеялось, сбило ось…

      Еще не умер ты. Еще ты не один,

      Покуда с нищенкой-подругой

      Ты наслаждаешься величием равнин,

      И мглой, и холодом, и вьюгой.

      В роскошной бедности, в могучей нищете

      Живи спокоен и утешен —

      Благословенны дни и ночи те,

      И сладкогласный труд безгрешен.

      Несчастлив тот, кого, как тень его,

      Пугает лай и ветер косит,

      И жалок тот, кто, сам полуживой,

      У тени милостыни просит.

      В лицо морозу я гляжу один:

      Он – никуда, я – ниоткуда,

      И всё утюжится, плоится без морщин

      Равнины дышащее чудо.

      А солнце щурится в крахмальной нищете —

      Его прищур спокоен и утешен.

      Десятизначные леса – почти что те…

      И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.

      О, этот медленный, одышливый простор!

      Я им пресыщен до отказа, —

      И отдышавшийся распахнут кругозор —

      Повязку бы на оба глаза!

      Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав

      На берегах зубчатых Камы:

      Я б удержал ее застенчивый рукав,

      Ее круги, края и ямы.

      Я б с ней сработался – на век, на миг один —

      Стремнин осадистых завистник,

      Я б слушал под корой текучих древесин

      Ход кольцеванья волокнистый…

      Что делать нам с убитостью равнин,

      С протяжным голодом их чуда?

      Ведь то, что мы открытостью в них мним,

      Мы сами видим, засыпая, зрим —

      И всё растет вопрос: куда они, откуда,

      И не ползет ли медленно по ним

      Тот, о котором мы во сне кричим, —

      Пространств несозданных Иуда?

      Как женственное серебро горит,

      Что с окисью и примесью боролось,

      И тихая работа серебрит

      Железный плуг и песнотворца голос.

      Я нынче в паутине световой —

      Черноволосой, светло-русой, —

      Народу нужен свет и воздух голубой,

      И нужен хлеб и снег Эльбруса.

      И не с кем посоветоваться мне,

      А сам найду его едва ли:

      Таких прозрачных, плачущих камней

      Нет ни в Крыму, ни на Урале.

      Народу нужен стих таинственно-родной,

      Чтоб от него он вечно просыпался

      И льнянокудрою,