Вот так всегда из дураков таких

      Я кошелек свой делаю; а тратить

      Из-за одной пустой забавы время

      С болванами подобными – ведь значит

      Срамить себя и опытность свою.

      Я ненавижу мавра. Ходят слухи,

      Что на моей супружеской постели

      Он исполнял обязанность мою.

      Не знаю я, правдивы ль эти слухи;

      Но одного простого подозренья

      Довольно мне, чтоб поступать, как будто

      Уверен я. Он верит мне во всем –

      Тем лучше я в делах своих успею.

      Наш Кассио красавец… Как бы это?..

      Вот было бы вдвойне отличной шуткой –

      Занять его мне место и потом

      Его же взять, чтоб оперить мой план!

      Но как? Но как? Подумаем однако:

      Не худо бы начать, спустя немного,

      Нашептывать Отелло в уши, будто

      С его женой он чересчур уж дружен.

      У Кассио красивое лицо,

      Он ловок, мил; он будто с тем лишь создан,

      Чтоб обольщать всех женщин, и к нему

      Приревновать нетрудно; а у мавра

      Такой простой и добродушный нрав,

      Что честным он считает человеком

      Умевшего прикинуться таким,

      И за нос так водить его удобно,

      Как глупого осла.

      Так, решено! Зачатье совершилось,

      А тьма и ад потом на помощь мне придут.

      И плод чудовищный для света извлекут.

      Не видно ли чего на море с мыса?

      Нет, ничего. Сердито ходят волны,

      И паруса ни одного не видно

      Между водой и небом.

      Ветер сильно

      На суше здесь шумел, сильнее рева

      Не слышали еще бойницы наши.

      Когда он так и в море свирепел –

      Не выдержать никак дубовым ребрам

      От натиска громадных гор воды.

      Ну, что-то мы услышим?

      Что рассеян

      Турецкий флот. Чтоб убедиться в том

      Взгляните-ка на пенящийся берег –

      Ревущие валы как будто бьются

      С толпою туч; бичуем грозным ветром,

      Чудовищную гриву океан

      Всю разметал и точно хлещет влагой

      В Медведицу сверкающую, с тем,

      Чтоб загасить блестящих сторожей

      У полюса, недвижного от века.

      Да, признаюсь, такого возмущенья

      Я