Никак. Кто ж будет вашу роль играть,

      Кто будет в Падуе Винченцио сыном?

      Кто будет дом вести и заниматься,

      Звать земляков и по гостям ходить?

      Ну, basta[5], перестань: я все придумал.

      Нас ни в одном дому ведь не видали,

      По лицам же не так легко узнать,

      Кто барин, кто слуга. Будь мною, Транио,

      И как хозяин заменяй меня.

      Смотри за слугами, веди хозяйство,

      А я прикинусь бедняком из Пизы,

      Иль из Неаполя, иль флорентинцем.

      Ну, сказано и сделано. Разденься,

      Возьми мою цветную шляпу, плащ.

      Бьонделло будет при тебе слугою.

      Но я сперва язык ему свяжу.

      То воля ваша.

      Конечно, сударь, – было б вам угодно,

      А я обязан вам послушным быть.

      Наказывал отец ваш при отъезде:

      «Услужлив к сыну будь». Так говорил он,

      Хотя в другом он смысле понимал, –

      И я охотно сделаюсь Люченцио,

      Затем что очень я люблю Люченцио.

      И потому, что сам Люченцио любит,

      Рабом я сделаюсь, чтоб ту добыть,

      Чей взор сковал мне раненые очи. –

      Вот и мошенник наш!

      Где вы шатались?

      Сюда, негодный. Шутки неуместны,

      Сообразуйтесь с положеньем дел.

      Товарищ ваш, чтоб жизнь мою спасти,

      Взял на себя мой внешний вид и платье,

      А я для избавленья взял его.

      Лишь на берег сошел, убил я в драке

      Здесь человека и боюсь суда.

      Вам поручаю быть ему слугой.

      А сам для безопасности уеду.

      Вы поняли?

      Я, сударь? Ни черта.

      Вы имя Транио теперь забудьте.

      В Люченцио он обратился весь.

      Тем лучше для него. Я сам не прочь бы.

      А я-то, милый, ведь о чем стараюсь?

      Добиться младшей дочери Баптисты!

      Так для хозяина, не для меня же.

      Почтительней со мной на людях будьте.

      Я тот же Транио, когда вдвоем!

      Но при других я – барин ваш Люченцио.