И девочка, что мишку уронила,

      и мальчик, что поднять его не смог,

      и их любви таинственная сила,

      и с приворотным зельем пузырёк…

      Я помню всё. Оторванная лапка

      и в пуговицах глаз стоит слеза.

      Не находя потерянного тапка,

      на тёмные крещусь я образа.

      Не надо мне ни почестей, ни славы.

      О, был бы мишка – друг заветный мой.

      Но херувим шепнул в ночи лукаво,

      что никогда не будет он со мной.

      Весна зеленеет

      лягушьей икрою,

      как платье природы

      игрою покроя,

      и майской грозы

      полыхает шутиха.

      Но тут приключается

      страшное лихо.

      Мой мишка с кровати

      летит, как с откоса

      несчастная Анна

      летит под колёса,

      и падает смаху —

      до смеха ли? – на пол,

      теряя в полёте

      переднюю лапу.

      Такому кошмару

      во сне не присниться.

      Мне мишку спасти

      непременно хотится.

      Лежит под кроватью,

      бедняга, страдает

      и лапу другою

      к себе прижимает.

      Слезаю с кровати,

      от страха шалея,

      поскольку я мишку

      ужасно жалею.

      То в холод бросает,

      то бешено жарко.

      Я мишку спасу,

      как в бою санитарка.

      Его никогда

      ни за что я не брошу.

      Играть с ним хотится.

      Он очень хороший.

      Я разлучён с тобою, мишка,

      мне без тебя Париж не мил,

      стихов моих пожухла книжка

      и жалко хохлится афишка,

      свалялся бант, в слезах манишка.

      Кто тебя на пол уронил!?

      Твоя оторванная лапка,

      как девья золотая прядь,

      но скрылась за туманом шляпка,

      без ножки стынет в спальне тапка,

      цветов ненужная охапка

      осталась в вазе умирать.

      Взяла тебя судьба-злодейка,

      любовь отъята навсегда.

      Мне без тебя вся жизнь копейка,

      мне помнится твоя шубейка,

      с тобой я пел, как канарейка,

      да не припомню уж – когда.

      Кушетка, шкаф, комод, два стула,

      на письменном столе пенал.

      Где мишка? Будто ветром сдуло —

      упал, свалился, запропал.

      А смерть захлопнет жизни книжку,

      увидите – поэт был прав:

      опять роняет кто-то мишку…

      комод… кушетка… старый шкаф.

      Это всё, что от мишки осталось —

      шерсти клок и лапа в руке.

      Уронили – какая жалость

      серебром холодит в виске

      Одиноко и так печально

      он лежит щекой на ковре,

      так естественно и натурально,

      словно