…А останутся – письма редкие

      и сквозной календарь в ноябре,

      так, листки в линейку, в клетку,

      да дождик на дворе…

      Вдруг, узнав, кто я в самом деле,

      уступлю я и стану – тенью,

      вдруг, узнав это, Боже правый,

      я погасну. И стану – вами.

      Ведь всё это вам не страшно,

      вы завтра станете старше,

      между раз, два, три – и четыре

      нет ночных пустот в вашем мире.

      Только (всё-таки, может быть,

            и не сдаваясь)

      выход есть из судьбы и тоски —

      открывать дверцы душ

            не ключом, а словами?

      С чёрной лесенки ль,

            с красной строки.

      Мне в этом зеркале видны

      И днём туманные огни.

      На этой комнате печать,

      Волна стоячая, печаль.

      Шаги на потолке дрожат,

      И вещи, выпрямясь, лежат.

      Слегка вибрирует стеллаж,

      Не смея выбрать звон стекла.

      А сквозь окно в упор на дверь

      С упрёком смотрит странный зверь.

      Он видится иль снится мне,

      Нечёток силуэт в окне.

      И светлый дождь, и сизый страх

      Лохматятся в его глазах.

      Не может он вернуться в лес.

      Дрожит и меркнет лунный блеск.

      Породы – голубых ужей?

      Кентавров скифских мятежей?

      Левиафанов? Синих птиц?

      Он затаился и притих.

      Но он – один из стаи… той,

      Что исстари звалась мечтой.

      Кому – каёмкой голубой,

      Кому – слепящей чернотой:

      «В изломе молнии – внемли —

      Есмь угол неба и земли!»

      …

      …К кому – дождём звенеть в окно

      Протяжно, гулко и темно.

      Постылым стал асфальт дорог

      и пыльным – лоск зелёный листьев.

      Так мне приснился городок,

      куда с пути так просто сбиться.

      Там ярмарка, там все кричат,

      и мой двойник, что канул в воду:

      «Кому нужна – всего на час —

      моя бессрочная свобода?»

      К нему подходят. В первый раз

      глаза – две капли небосвода.

      «Жаль, что не будет вам как раз

      шар-балахон моей свободы.

      Она по мерке им да мне

      (врождённая ли,

            с ней мы сжились?),

      но в гулком этом полотне

      мы для других – уже чужие.

      Да, ворот глух, а платье – нет,

      что хочешь в нём, летай ли, плавай.

      Как в мешковине – тьмы плотней —

      смешно барахтаться, не правда ль?»

      Вокруг – свист, брань. Гремят, орут,

      змеятся, содрогаясь, трубы,

      за души дёшево берут,

      в улыбках лопаются губы.

      Обмены-мены без конца,

      и