Жить бы себе да и жить,

      не изменяя веселью,

      сладкую требу служить

      в шатком дому новоселью.

      Жить бы себе поживать,

      жить, головы́ не мороча,

      манку по крошке клевать,

      не ворожа, не пророча.

      Жить бы, язык прикусив,

      жить бы, о жизни не плача.

      петь на расхожий мотив,

      бред полоумный толмáча.

      Только колотит в груди

      и разрывается коло,

      только гульбы посреди

      колокол смертный глагола.

      Только нездешняя власть

      болью звенящего зова,

      только горчащая сласть

      неукротимого слова.

      Только дорога туда,

      где ни конца, ни начала,

      где до рассвета звезда

      птицей подбитой кричала.

      Танцуют лучи на скоблёном полу,

      забытая память толчётся в углу

      и печь подмигнёт сквозь железное веко —

      туманное эхо минувшего века.

      А здесь на чужом и промозглом ветру

      придвинься поближе к сырому костру

      и грейся в голодной ломóте

      в сторожкой пунктирной дремоте.

      Ты лагерный номер, прижизненный прах

      на мушке прицела в расстрельных снегах.

      Голодною пайкой земных благостынь —

      колымская яма, смертельная стынь.

      Но руки к огню тянет скованный странник,

      но слово живуче, как кедровый стланник,

      срывается с губ и уходит в бега.

      И век уж не тот, да всё те же снега.

      2017

      Защемит, отпустит и снова зажмёт,

      и снова отпустит тоска ли, печаль ли

      о времени скудных и стыдных щедрот,

      о канувшем в Лету бесследно начале.

      Мостов