В моем окне на весь квартал

      Обводный царствует канал.

      Ломовики, как падишахи,

      Коня запутав медью блях,

      Идут, закутаны в рубахи,

      С нелепой важностью нерях.

      Вокруг пивные встали в ряд,

      Ломовики в пивных сидят.

      И в окна конских морд толпа

      Глядит, мотаясь у столба,

      И в окна конских морд собор

      Глядит, поставленный в упор.

      А там за ним, за морд собором,

      Течет толпа на полверсты,

      Кричат слепцы блестящим хором,

      Стальные вытянув персты.

      Маклак штаны на воздух мечет,

      Ладонью бьет, поет как кречет:

      Маклак – владыка всех штанов,

      Ему подвластен ход миров,

      Ему подвластно толп движенье,

      Толпу томит штанов круженье,

      И вот она, забывши честь,

      Стоит, не в силах глаз отвесть,

      Вся прелесть и изнеможенье.

      Кричи, маклак, свисти уродом,

      Мечи штаны под облака!

      Но перед сомкнутым народом

      Иная движется река:

      Один сапог несет на блюде,

      Другой поет хвалу Иуде,

      А третий, грозен и румян,

      В кастрюлю бьет, как в барабан.

      И нету сил держаться боле,

      Толпа в плену, толпа в неволе,

      Толпа лунатиком идет,

      Ладони вытянув вперед.

      А вкруг черны заводов замки,

      Высок под облаком гудок.

      И вот опять идут мустанги

      На колоннаде пышных ног.

      И воют жалобно телеги,

      И плещет взорванная грязь,

      И над каналом спят калеки,

      К пустым бутылкам прислонясь.

      Закинув на́ спину трубу,

      Как бремя золотое,

      Он шел, в обиде на судьбу.

      За ним бежали двое.

      Один, сжимая скрипки тень,

      Горбун и шаромыжка,

      Скрипел и плакал целый день,

      Как потная подмышка.

      Другой, искусник и борец,

      И чемпион гитары,

      Огромный нес в руках крестец

      С роскошной песнею Тамары.

      На том крестце семь струн железных,

      И семь валов, и семь колков,

      Рукой построены полезной,

      Болтались в виде уголков.

      На стогнах солнце опускалось,

      Неслись извозчики гурьбой,

      Как бы фигуры пошехонцев

      На волокнистых лошадях.

      И вдруг в колодце между окон

      Возник трубы волшебный локон,

      Он прянул вверх тупым жерлом

      И заревел. Глухим орлом

      Был первый звук. Он, грохнув, пал.

      За ним второй орел предстал,

      Орлы в кукушек превращались,

      Кукушки в точки уменьшались,

      И точки, горло сжав в комок,

      Упали в окна всех домов.

      Тогда горбатик, скрипочку

      Приплюснув подбородком,

      Слепил перстом улыбочку

      На личике коротком,

      И, визгнув поперечиной

      По маленьким струнам,

      Заплакал, искалеченный:

      –