На сук она проворно намотала

      Уздечку – такова любови прыть!

      Привязан конь: недурно для начала,

      Наездника осталось укротить.

                  Верх в этот раз ее; в короткой схватке

                  Она его бросает на лопатки.

      И быстро опустившись рядом с ним,

      Ласкает, млея, волосы и щеки;

      Он злится, но лобзанием своим

      Она внезапно гасит все упреки

                  И шепчет, прилепясь к его устам,

                  «Ну нет, браниться я тебе не дам!»

      Он пышет гневом, а она слезами

      Пожары тушит вспыльчивых ланит

      И сушит их своими волосами,

      И ветер вздохов на него струит…

                  Он ищет отрезвляющее слово —

                  Но поцелуй все заглушает снова!

      Как алчущий орел, крылом тряся

      И вздрагивая зобом плотоядно,

      Пока добыча не исчезнет вся,

      Ее с костями пожирает жадно,

                  Так юношу прекрасного взахлеб

                  Она лобзала – в шею, в щеки, в лоб.

      От ласк неукротимых задыхаясь,

      Он морщится с досады, сам не свой;

      Она, его дыханьем упиваясь,

      Сей дар зовет небесною росой,

                  Мечтая стать навек цветочной грядкой,

                  Поимой щедро этой влагой сладкой.

      Точь-в-точь как в сеть попавший голубок,

      Адонис наш – в объятиях Венеры;

      Разгорячен борьбой, розовощек,

      В ее глазах прекрасен он без меры:

                  Так, переполнясь ливнями, река

                  Бурлит и затопляет берега.

      Но утоленья нет; мольбы и стоны,

      Поток признаний страстных и похвал —

      Все отвергает пленник раздраженный,

      От гнева бледен, от смущенья ал.

                  Ах, как он мил, по-девичьи краснея!

                  Но в гневе он еще, еще милее.

      Что делать в этакой беде? И вот

      Богиня собственной рукой клянется,

      Что слез, катящих градом, не уймет

      И от груди его не оторвется,

                  Покуда он, в уплату всех обид,

                  Один ей поцелуй не возвратит.

      Услышав это, он насторожился,

      Как боязливый селезень-нырок,

      Скосил глаза – и было согласился

      Ей заплатить желаемый оброк,

                  Но близкий жар у губ своих почуя,

                  Вильнул и ускользнул от поцелуя.

      В пустыне путник так не ждал глотка,

      Как жаждала она сей дани страстной;

      Он рядом – но подмога далека,

      Кругом вода – но пламя неугасно.

                  «О мой желанный, пощади меня!

                  Иль вправду ты бесчувственней