Еще о всходах молодых

      Весенний грунт мечтать не смеет.

      Из снега выкатив кадык,

      Он берегом речным чернеет.

      Заря, как клещ, впилась в залив,

      И с мясом только вырвешь вечер

      Из топи. Как плотолюбив

      Простор на севере зловещем!

      Он солнцем давится взаглот

      И тащит эту ношу по́ мху.

      Он шлепает ее об лед

      И рвет, как розовую семгу.

      Капе́ль до половины дня,

      Потом, морозом землю скомкав,

      Гремит плавучих льдин резня

      И поножовщина обломков.

      И ни души. Один лишь хрип,

      Тоскливый лязг и стук ножовый,

      И сталкивающихся глыб

      Скрежещущие пережевы.

      Я понял жизни цель и чту

      Ту цель, как цель, и эта цель —

      Признать, что мне невмоготу

      Мириться с тем, что есть апрель,

      Что дни – кузнечные мехи,

      И что растекся полосой

      От ели к ели, от ольхи

      К ольхе, железный и косой,

      И жидкий, и в снега дорог,

      Как уголь в пальцы кузнеца,

      С шипеньем впившийся поток

      Зари без края и конца.

      Что в берковец церковный зык,

      Что взят звонарь в весовщики,

      Что от капели, от слезы

      И от поста болят виски.

      Кокошник нахлобучила

      Из низок ливня – паросль.

      Футляр дымится тучею,

      В ветвях горит стеклярус.

      И на подушке плюшевой

      Сверкает в переливах

      Разорванное кружево

      Деревьев говорливых.

      Сережек аметистовых

      И шишек из сапфира

      Нельзя и было выставить,

      Из-под земли не вырыв.

      Чтоб горы очаровывать

      В лиловых мочках яра,

      Их вынули из нового

      Уральского футляра.

      Нет сил никаких у вечерних стрижей

      Сдержать голубую прохладу.

      Она прорвалась из горластых грудей

      И льется, и нет с нею сладу.

      И нет у вечерних стрижей ничего,

      Что б там, наверху, задержало

      Витийственный возглас их: о торжество,

      Смотрите,