Когда, пронзительнее свиста,

      Я слышу английский язык —

      Я вижу Оливера Твиста

      Над кипами конторских книг.

      У Чарльза Диккенса спросите,

      Что было в Лондоне тогда:

      Контора Домби в старом Сити

      И Темзы желтая вода…

      Дожди и слезы. Белокурый

      И нежный мальчик – Домби-сын.

      Веселых клэрков каламбуры

      Не понимает он один.

      В конторе сломанные стулья,

      На шиллинги и пэнсы счет;

      Как пчелы, вылетев из улья,

      Роятся цифры круглый год.

      А грязных адвокатов жало

      Работает в табачной мгле —

      И вот, как старая мочала,

      Банкрот болтается в петле.

      На стороне врагов законы:

      Ему ничем нельзя помочь!

      И клетчатые панталоны,

      Рыдая, обнимает дочь…

      Вполоборота, о, печаль,

      На равнодушных поглядела.

      Спадая с плеч, окаменела

      Ложноклассическая шаль.

      Зловещий голос – горький хмель —

      Души расковывает недра:

      Так – негодующая Федра —

      Стояла некогда Рашель.

      Поговорим о Риме – дивный град!

      Он утвердился купола победой.

      Послушаем апостольское credo:

      Несется пыль, и радуги висят.

      На Авентине вечно ждут царя —

      Двунадесятых праздников кануны, —

      И строго-канонические луны —

      Двенадцать слуг его календаря.

      На дольний мир глядит, как облак хмурый,

      Над Форумом огромная луна,

      И голова моя обнажена —

      О, холод католической тонзуры!

      О временах простых и грубых

      Копыта конские твердят.

      И дворники в тяжелых шубах

      На деревянных лавках спят.

      На стук в железные ворота

      Привратник, царственно ленив,

      Встал, и звериная зевота

      Напомнила твой образ, скиф!

      Когда с дряхлеющей любовью

      Мешая в песнях Рим и снег,

      Овидий пел арбу воловью

      В походе варварских телег.

      На площадь выбежав, свободен

      Стал колоннады полукруг, —

      И распластался храм Господень,

      Как легкий крестовик-паук.

      А зодчий не был итальянец,

      Но русский в Риме, – ну,