С веселым ржанием пасутся табуны,

      И римской ржавчиной окрасилась долина;

      Сухое золото классической весны

      Уносит времени прозрачная стремнина.

      Топча по осени дубовые листы,

      Что густо стелются пустынною тропинкой,

      Я вспомню Цезаря прекрасные черты —

      Сей профиль женственный с коварною горбинкой!

      Здесь, Капитолия и Форума вдали,

      Средь увядания спокойного природы,

      Я слышу Августа и на краю земли

      Державным яблоком катящиеся годы.

      Да будет в старости печаль моя светла:

      Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;

      Мне осень добрая волчицею была

      И – месяц Цезаря – мне август улыбнулся.

      Я не увижу знаменитой «Федры»

      В старинном многоярусном театре,

      С прокопченной высокой галереи,

      При свете оплывающих свечей.

      И, равнодушен к суете актеров,

      Сбирающих рукоплесканий жатву,

      Я не услышу, обращенный к рампе,

      Двойною рифмой оперенный стих:

      – Как эти покрывала мне постылы…

      Театр Расина! Мощная завеса

      Нас отделяет от другого мира;

      Глубокими морщинами волнуя,

      Меж ним и нами занавес лежит.

      Спадают с плеч классические шали,

      Расплавленный страданьем крепнет голос,

      И достигает скорбного закала

      Негодованьем раскаленный слог…

      Я опоздал на празднество Расина!

      Вновь шелестят истлевшие афиши,

      И слабо пахнет апельсинной коркой,

      И словно из столетней летаргии

      Очнувшийся сосед мне говорит:

      – Измученный безумством Мельпомены,

      Я в этой жизни жажду только мира;

      Уйдем, покуда зрители-шакалы

      На растерзанье Музы не пришли!

      Когда бы грек увидел наши игры…

      Отверженное слово «мир»

      В начале оскорбленной эры;

      Светильник в глубине пещеры

      И воздух горных стран – эфир;

      Эфир, которым не сумели,

      Не захотели мы дышать.

      Козлиным голосом, опять,

      Поют косматые свирели.

      Пока ягнята и волы

      На тучных пастбищах водились

      И дружелюбные садились

      На плечи сонных скал орлы, —

      Германец выкормил орла,

      И лев британцу покорился,

      И галльский гребень появился

      Из петушиного хохла.

      А ныне завладел дикарь

      Священной палицей Геракла,

      И черная земля иссякла,

      Неблагодарная, как встарь.

      Я палочку возьму сухую,

      Огонь добуду из нее,

      Пускай уходит в ночь глухую

      Мной всполошенное зверье!

      Петух и лев, широкохмурый,

      Орел и ласковый медведь —

      Мы для войны построим клеть,

      Звериные пригреем шкуры.

      А я пою вино времен —

      Источник речи италийской —

      И