Марина Цветаева. Воздух трагедии. Лина Кертман
Читать онлайн книгу.
в своей книге и Анастасия Цветаева. Марина рассказала Сергею о своем первом слове – «гамма», так обрадовавшем мать, мечтавшую увидеть дочь музыкантшей. Годы спустя в своей прозе («Мать и музыка») Марина Цветаева более углубленно и драматично осмыслит эту коллизию, в повести Сергея Эфрона поданную веселее и легкомысленнее. Рассказывала Марина Сергею и о шутках директора гимназии, и о старшекласснице Жене Брусовой (позднее «расшифрованной» в ее прозе как сестра поэта Валерия Брюсова). Эта Женя пыталась однажды спасти маленькую Марину от гнева матери (любопытно, что в «Моем Пушкине» этот эпизод происходит после потрясения шестилетней Марины Онегиным и Татьяной в сцене объяснения, а не после ее выступления в концерте). Конечно, говорила Марина и о своем увлечении Наполеоном. Обо всем этом в повести Сергея Эфрона семнадцатилетняя «волшебница» Мара рассказывает мальчикам.
Но не следует, разумеется, искать в повести документальной точности и буквальных соответствий всех эпизодов реальным ситуациям жизни. Так, история возмущенного разрыва Мары с женихом, выдававшим талантливые стихи друга за свои, – остроумный вымысел Сергея Эфрона, обнаруживший глубокое и тонкое проникновение в самую суть характера прототипа. Возможная реакция Марины Цветаевой в подобной ситуации очень правдоподобна. Да и сами эти фантастические беседы семнадцатилетней героини с «маленькими волшебными мальчиками», благодарно слушающими и понимающими ее, – тоже вымысел, но очень близкий к сути характеров. Пройдет совсем немного лет, и что-то похожее будет звучать в беседах Марины с Алей, их с Сергеем «сказочной» дочкой.
Сергею стало бесконечно важно и дорого все в ее жизни: и память ее о детстве, и ее размышления и фантазии, многие из которых – о молодости и старости, о «вреде физического здоровья» для творческого человека, о «глупостях умных людей» – он воспроизвел в повести с обаятельным нежным юмором. Очень естественно вошли в повесть Сергея Эфрона горячо любимые им стихи молодой Марины, позднее так же органично войдут в его «Записки добровольца» ее стихи из «Лебединого Стана».
Ее интонации он схватывал с внимательностью любящего и глубоко понимающего человека, чувствующего самое главное и сокровенное в ней. Так, ответ Мары на вопрос «Ты ее и теперь любишь?» (о старшекласснице Жене Брусовой) – «Да, как все прошлое!» – явно был списан с натуры неравнодушной рукой…
И об этом его отношении – не просто о влюбленности в нее, но о бережной любви к ее миру, ко всему, что ей дорого на свете, – Марина Цветаева будет вспоминать в тяжелые 1918–1921 годы, во время их долгой разлуки, как о редком подарке судьбы, давшем праздничный отдых ее душе, так часто страдавшей от непонимания, от душевной вялости и скупости окружающих.
«У меня только одно СЕРЬЕЗНОЕ отношение: к своей душе. И этого мне люди не прощают, не видя, что это „к своей душе“ опять-таки – к их душам. (Ибо что моя душа – без любви?)», – запишет она в дневнике. И – после этой горечи – внезапный свет:
«Я все это знала очень давно, но 10 лет счастливой