Но чья там голова? Чье тело неживое?

      Обмотана коса вокруг скобы в устое

      Злосчастного моста. И странной красотой

      Застывший бледный труп мерцает под водой.

      Он, падая, повис в объятиях теченья,

      Он к небу взор возвёл, как бы прося отмщенья.

      Паденье длилось миг, но, вверившись судьбе,

      Покойница два дня висела на скобе,

      Она ждала к себе возлюбленное тело,

      К супружеской груди она прильнуть хотела,

      И мужа волокут. Расправа коротка,

      В грудь безоружного вонзили три клинка,

      И вот он сброшен вниз, где мёртвая супруга,

      Качаясь на волнах, ждала на помощь друга,

      Убитый угодил в объятия к жене,

      Схватил сокровище – и тонут в глубине^*.

      Но триста мертвецов на том же самом месте,

      К несчастью, лишены такой высокой чести.

      Убийца, ты вовек не разлучишь тела,

      Коль души навсегда сама судьба свела.

      Передо мной Рамо^*, подвешенный под кроной,

      Седоголовый Шапп^*, весь кровью обагрённый,

      А вот возник Брион^*, столь немощный старик,

      И малолетний принц к его груди приник,

      Он старца заслонил с недетскою отвагой,

      Но этот слабый щит насквозь пробили шпагой,

      Корабль у пристани отправили на дно,

      Хоть право убивать лишь времени дано.

             Покуда в городе на славу шла работа,

      И Лувр кровавый стал подобьем эшафота,

      Из окон и бойниц, с балконов и террас

      На быстрый бег воды взирают сотни глаз,

      Коль кровь назвать водой. Полунагие дамы,

      Припав к любовникам, следят развязку драмы:

      Их возбуждает кровь и трупов голых вид,

      И каждая ввернуть скабрезность норовит,

      Им женских жаль волос – мол, пропадут задаром!

      А ведь дымится кровь и души стали паром.

      Глядят бездельницы, как здесь, невдалеке,

      Кромсают жён и дев и топят их в реке,

      Как обесчещенным пронзают грудь стилетом,

      Чтоб сами падали и верили при этом,

      Что нелегко на кровь глядеть глазам Творца,

      Что в миг отчаянья вселяет Он в сердца

      Своей надежды свет. Сарданапал наш мерзкий^*,

      Столь переменчивый – то робкий он, то дерзкий,—

      Охрипшим голосом подбадривает сброд,

      Хоть слабосилен сам, других зовёт вперёд.

      Сей доблестный храбрец, страшась всего на свете,

      Среди придворных шлюх сидит в своем Совете.

      Никчёмный он король, зато какой стрелок!

      Из аркебузы он бегущих валит с ног,

      Все промахи клянёт, а меткостью кичится,

      В компании честной желая отличиться.

      Комедию дают в трагический сезон,

      Что ни лицо – Гнатон, Таис или Тразон^*,

      И королева-мать со всей своей оравой

      Отправилась глядеть плоды резни кровавой.

      Одна из дам верхом спешит в тот