Прозой. О поэзии и о поэтах. Наталья Горбаневская
Читать онлайн книгу.
63-м году летняя сессия у меня была в мае, и я праздновала день рожденья в Ленинграде. Бродский пришел с подарком в виде экспромта: «Петропавловка и Невский без ума от Горбаневской». Уже в эмиграции, поздравляя его с очередным днем рожденья, я напомнила ему, что мы оба – Близнецы, только моя дата рождения – на два дня позже. Он задумчиво произнес, казалось бы, банальную фразу: «В мае родились – значит, нам маяться», – но прозвучало это совсем не банально.
В тех самых «полутора комнатах» он мне подробно – можно сказать, структурно – рассказывал еще лежавшего в черновиках «Исаака и Авраама». Например, про КУСТ – что будет значить каждая буква. Всё точно как потом в поэме, но рассказывал. Это меня поражало: я не знала – и до сих пор плохо понимаю, – что стихи пишутся еще и так, что поэт заранее всё знает и планирует. (Но можно вспомнить и пушкинские планы.)
Когда Иосиф уже был в ссылке, меня позвали читать стихи во ФБОН. И я там, помимо своих, прочла еще большой отрывок из «Исаака и Авраама». Я его «пропагандировала», и не только потому что он в ссылке.
Уже тогда для меня он стал «первым поэтом» среди нас, а после смерти Ахматовой – и просто первым. Сейчас у меня такое ощущение потерянности, как бывает, когда умер старший в роде.
И в тех же «полутора комнатах» – то есть, надо понять, не во всех полутора, а в своем отгороженном углу – плакался он мне (слово «плакался» – не преувеличение) в январе 64-го года, когда друг-поэт увел у него Марину Басманову. Я только что впервые попала в немецкие залы Эрмитажа (обычно закрытые, потому что не хватало смотрителей) и сказала, что кранаховская Венера напомнила мне Марину.
– Я всегда говорил ей, – воскликнул Иосиф, – «ты – радость Кранаха».
Много лет спустя – видно, чтобы до конца изжить былую, но не отпускавшую его любовь к М.Б., – он написал не столько даже горькие, сколько злые, последние посвященные ей стихи. Они были среди присланных в «Континент». Максимов смутился: «Можно ли так о женщине, которую все-таки любил?» Я тоже смутилась, позвонила.
– Так надо, – отрезал Иосиф. Стихи были напечатаны.
Друга он не простил никогда. (Да и тот его тоже.) Правда, в одну из наших встреч в Париже Иосиф вдруг принялся как-то славно, ласково вспоминать о нем, только неожиданно называя «Митя» (верно, так Марина его звала). Но на встречу «Континента» в Милане, когда узнал, что там будет Дима, отказался приехать.
– Нет. Не могу его видеть.
На Бродского уже завели дело. Грозил неминуемый арест. Все его уговаривали срочно уезжать из Ленинграда. Но он оставался – ждал возвращения Марины. Вернулась она к нему уже в ссылку.
О приговоре Иосифу вечером в день суда сообщил Витя Живов в антракте концерта ансамбля старинной музыки Андрея Волконского. Отсюда в «Три стихотворения Иосифу Бродскому» попал Телеман – он был в программе вечера.
Один раз он написал мне из ссылки – просил растворимого кофе. Правда, просьба о кофе была в конце письма, а письмо на четырех страницах. Пропало – думаю, захватили на