За гремучую доблесть грядущих веков,

      За высокое племя людей –

      Я лишился и чаши на пире отцов,

      И веселья, и чести своей.

      Мне на плечи кидается век-волкодав,

      Но не волк я по крови своей –

      Запихай меня лучше, как шапку в рукав

      Жаркой шубы сибирских степей…

      Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

      Ни кровавых костей в колесе;

      Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

      Мне в своей первобытной красе, –

      Уведи меня в ночь, где течет Енисей

      И сосна до звезды достает,

      Потому что не волк я по крови своей

      И меня только равный убьет.

      Жил Александр Герцович,

      Еврейский музыкант, –

      Он Шуберта наверчивал,

      Как чистый бриллиант.

      И всласть, с утра до вечера,

      Затверженную вхруст,

      Одну сонату вечную

      Играл он наизусть…

      Что, Александр Герцович,

      На улице темно?

      Брось, Александр Сердцевич,

      Чего там! Все равно!

      Пускай там итальяночка,

      Покуда снег хрустит,

      На узеньких на саночках

      За Шубертом летит –

      Нам с музыкой-голубою

      Не страшно умереть,

      Там хоть вороньей шубою

      На вешалке висеть…

      Всё, Александр Герцович,

      Заверчено давно,

      Брось, Александр Скерцович,

      Чего там! Все равно!

      Ночь на дворе. Барская лжа:

      После меня хоть потоп.

      Что же потом? Хрип горожан

      И толкотня в гардероб.

      Бал-маскарад. Век-волкодав.

      Так затверди ж назубок:

      Шапку в рукав, шапкой в рукав –

      И да хранит тебя Бог!

      Нет, не спрятаться мне от великой муры

      За извозчичью спину Москвы.

      Я – трамвайная вишенка страшной поры

      И не знаю, зачем я живу.

      Мы с тобою поедем на «А» и на «Б»

      Посмотреть, кто скорее умрет,

      А она то сжимается, как воробей,

      То растет, как воздушный пирог.

      И едва успевает, грозит из угла –

      «Ты как хочешь, а я не рискну!» –

      У кого под перчаткой не хватит тепла,

      Чтоб объехать всю курву-Москву.

      Я с дымящей лучиной вхожу

      К шестипалой неправде в избу:

      – Дай-ка я на тебя погляжу –

      Ведь лежать мне в сосновом гробу.

      А она мне соленых грибков

      Вынимает в горшке из-под нар,

      А она из ребячьих пупков

      Подает мне горячий отвар.

      – Захочу, – говорит, – дам еще.

      Ну а я не дышу, сам