Эхо изображенья за

      горизонтом добра и зла,

      за горизонтом зеркала,

      где фениксова зола

      рожицы корчит и смотрит на

      меня, как на эквивалент нуля.

      По ту сторону зеркала зна –

      ют: меня не примет земля;

      по эту – небо не примет,

      поскольку огня

      не любят на небесах.

      Страх заползает за шиворот:

      снова бродить в темноте,

      чтобы увидеть те

      потусторонние отраженья,

      эхо которых – я сам?

      Перестану бродить по дорогам

      и глядеть на ромашки в ресницах,

      потому что потеряно много,

      а потерянное не приснится

      даже в стоге пахучего сена,

      что закатной окрашено кровью.

      Что же было?

      Любовь и измена.

      Что же будет?

      Измена с любовью.

      Вот и я изменяю дорогам,

      но люблю их по-прежнему нежно.

      Жизнь потеряна – это не много,

      если в Боге Любовь неизбежна.

      Я пел её. Я пел о ней

      во время взлётов и уныний,

      безумный маленький Орфей

      в огромной гибельной пустыне.

      Мы все живём полушутя.

      Как ни крути, но так бывает:

      любая мать, родив дитя,

      его же к смерти обрекает.

      Ах, первородный этот грех –

      любовь к ушедшему.

      И ныне

      пою её – богиню всех

      в огромной гибельной пустыне.

      Остынет мир в объятьях сна,

      и вот она, легка, капризна,

      идёт как счастье, как весна,

      как возрождение к новой жизни.

      Живёт ли злоба на Руси? –

      пойди, спроси у населенья.

      И плач безумия:

      «Спаси!

      Спаси, Господь от преступленья!»

      Чего кричать?

      О чём просить?

      И так всё ясно в царстве мёртвых.

      Но ничего не изменить

      в рисунках, ластиками стёртых.

      Протёртой ягоды в стакан

      насыпь и пей лесную силу.

      Танцуй за золото Канкан

      и в золотом гробу – в могилу.

      Быть может, в этом наша суть:

      жить, продаваясь от рожденья?

      А всё ж неплохо бы взглянуть

      на прошлый путь без сожаленья.

      Но злоба, крики или ор

      народ сражают, словно вирус.

      И без разбору – приговор,

      народ на этой злобе вырос.

      Никто не мыслит о любви,

      и милосердие не в моде.

      И злоба, злоба на крови –

      противовесом всей природе.

      Отсюда жадность, подлость, страх

      и возжелание насилья

      дают фантазиям размах,

      как бесовским стремленьям