завистливый, глупый, страстный, —

      на розовой тучке маленькой

      легко возлежащий странник,

      я проплываю быстро

      сквозь жизнь твою молодую,

      как одиночный выстрел

      сквозь тоненький ствол латунный.

      Ты забываешь имя,

      звук голоса, осторожность,

      с которой меня встречала

      вечером на пороге.

      Мой парус уже отчалил

      и проплывает мимо…

      Молчит о твоей печали

      случайно найденный снимок —

      о времени за плечами,

      и нежности между ними.

      В неприглядное время в стране голубых фонарей

      сад тихонько царапает мокрые стекла.

      Ты лежишь, не смыкая глаза, в распоследней норе —

      вероятно, в аду или около.

      Общий ад каждый носит в себе, ну а ты в нем увяз.

      светлячки передохли, в глазах – только темное пламя.

      Только это и есть та, искомая связь,

      что на все времена пролегла между нами.

      Обернувшись, теперь не узнаешь себя

      в ожидании чуда стрекочущим летом,

      да теперь и не хватит таланта объять,

      что лежало в ладошке твоей неприметно.

      Сегодня я пишу тебе опять —

      по вечерам бывает одиноко,

      и время поворачивает вспять,

      и тьма вползает в переплеты окон.

      Но все, что светлого есть в нас —

      как лампа, как маяк на взморье —

      ночами просится из глаз

      и до рассвета с ночью спорит…

      Мы остаемся при своем —

      с лекарством темноты на ране,

      и с тьмой граничит окоем,

      и ночь сгущается над нами.

      Вечера в феврале светлее весенней ночи —

      даже им не дают стемнеть над больной столицей,

      и, конечно, нам нелегко, но, должно быть, не очень,

      раз никто не знает, сколько это еще продлится.

      Мне не хочется быть пустым, но заполниться тоже нечем,

      только тьмой… но это – не лучший метод.

      Ты смеешься: смешно промолчать об этом,

      говорить – смешнее, но все же легче.

      Ты смеешься, твой взгляд пробегает мимо…

      Кто поймет, что он – боль, пока не отнимут руку?

      …занавесок, окон, меня и того, что еще за ними.

      Наше время молчит, да и мы не поможем друг другу.

      Я боюсь одиночества. Юность уходит.

      Утекают сквозь пальцы холодные дни.

      Говорят, впереди еще долгие годы,

      только хватит ли силы добраться до них?

      Я лежу в темноте. Эти черные окна,

      как зрачки вертикальные, смотрят, смеясь!

      Лишь рассвет, приходя, как заботливый доктор,

      алым пламенем в кровь усыпляет меня.

      Не