Спросонья прислушайся, смяв под рукой образок, —

      вот боль возвращается, как возвращается нищий.

      И ноет, и ноет: подай мне, подай мне кусок.

      И гложет, и гложет, пока не подавится пищей.

      А ты ей: не больно, не больно… – и плачешь,

                                                                         и гладишь бока.

      Баюкай её, утешай, как голодное чадо, —

      кормилицей, нянькой, понявшей, что жизнь коротка

      и больше – не надо.

      И ночь выцветает в окне, как пролившийся йод.

      Серебряный крестик от пота темнеет на шее.

      Ты просишь: подай мне, подай мне… И Он подаёт,

      и тело, и кровь предлагая тебе в утешенье.

      Смолчит стяжавший благодать

      (и скажет – перёврет).

      А я бы не хотела знать —

      когда кому черёд.

      Не твоего, не своего —

      ни года, ни числа.

      А если б знала, – что с того —

      кого бы я спасла?

      Кольцо покатится с крыльца —

      сбежавшее звено.

      Но претерпевший до конца…

                                       но претерпевший…

                                                                    но…

      Дремала, книжечку листала

      и коротала выходной, —

      я не заметила, как стала

      старухой медленной чудной.

      И всё – то призраки, то дети,

      их колготня и суета.

      И всё не так на белом свете,

      и всё не то, и я – не та.

      Когда умру и сделаюсь звездой,

      а здесь оставлю выползок пустой, —

      довольна буду участью любою.

      Мне всё равно – не стану возражать:

      назначьте, как и где ему лежать —

      на кладбище под елью голубою,

      в земле своей – чужой по мне дыра —

      она с изнанки вся равнó сыра.

       [Гляди, душа, с отвагой голубиной,

      приглядывай, как мудрая змея.]

      А в этой яме – всё равно не я

      зажата глубиной и белой глиной.

      Сплетётся дёрн поверх земных заплат —

      пусть лисохвост растёт и гравилат —

      любой сорняк хорош в юдоли тварной,

      когда природа прёт на всех парах…

      А то, быть может, пусть развеют прах

      иль замуруют в нише колумбарной.

      Мне всё равно – не тщитесь, хороня,

      но поминайте иногда меня.

      Сны мои раз от раза всё безнадежней.

      Выйдешь с утра во двор, поглядишь обаче, —

      нет, не проснулась: воздух и морок здешний,

      всюду просевший снег,