Есть кольцо у меня – Изумруд и Рубин

           В сочетании странном горят.

      Смотрят в очи мои Изумруд и Рубин, —

           Мне понятен колдующий взгляд.

      «Избери одного, – он твердит, – пусть один

      Будет дум господин, будет грез властелин,

           В царстве сна, где мечтанья царят».

      Вещим оком глядит на меня Изумруд,

           Зеленея морской глубиной:

      «Хорошо в глубине, где Сирены поют,

      Хочешь слиться зеленой волной?

           В тихом сумраке трепет души затая,

      О царица жемчужин, Джемали моя,

           Утомленная сказкой земной?»

      Но я слышу призыв: над прохладой пучин

           Будто дышит полуденный зной:

      «Я – Рубин! Я – кровавый земли властелин.

           Я прожгу твой покой ледяной!

      Дам все пламя, всю боль, все огни бытия,

           О царица Востока, Джемали моя,

           Пресыщенная сказкой земной!»

      Великий Маг стоял на львиных шкурах,

      Весь пламенем заката озаренный,

      Одетый пышно в пурпур и виссон;

      На голове священная тиара,

      Златой убор египетских царей,

      Венчала смоль и серебро кудрей;

      Гирлянды лавра, царственно спадая

      С могучих плеч, спускались до земли;

      В руке его блистал, как луч полдневный,

      Магический несокрушимый жезл;

      А на руке, как символ высшей власти,

      Горел огнями перстень Соломона,

      Алел рубин в оправе золотой.

            Над ним легко, из перьев ястребиных,

            Незримою вращаемы рукой,

            По воздуху качались опахала.

            Так он стоял. И жертвенник пред ним

            Струил благоуханье киннамона

            И ладана, и красного сандала.

            Так он стоял, – служителем добра,

            Пред алтарем всерадостного Солнца, —

            И светел был, и дивен лик его!

      Но в час, когда слабеет дня влиянье,

      К нему вошла я жрицею Луны,

      Как дым мое белело одеянье…

      Был бледен лик… Шаги – едва слышны.

           Тройной