В багряных лучах заходящего дня,

      Под небом пустыни – мы были вдвоем.

      Король мой уснул на груди у меня.

           Уснул он на сердце моем.

      Лепечет источник: «Приди, подойди!

      Водою живою тебя напою». —

       – «Король мой уснул у меня на груди, —

           Он вверил мне душу свою».

      Смоковница шепчет, вершину склоня:

      «Вот плод мой душистый. Возьми и сорви».

       – «Король мой уснул на груди у меня, —

           Он дремлет под сенью любви».

      Спешат караваны: «Беги, уходи!

      Несется самум!.. Ты погибнешь в песках». —

      «Король мой уснул у меня на груди, —

           Поверю ли в гибель и страх?»

      Исчезли миражи, распались, как дым,

      Вечернее небо горит впереди.

      Король мой! Ты нежно, ты свято храним.

           Ты дремлешь на верной груди.

      Был труден путь. Был зноен день.

      До полдня длилось восхождение,

      И вот, обещанная тень

      Пред нами встала, как видение.

      И мы вошли в нагорный сад,

      Где, разрастаясь в изобилии,

      Жасмины пряные кадят,

      Меж роз и мирт сияют лилии.

      Врата златые заперты,

      Нам сладко млеть в благоухании.

      Под нами – травы и цветы,

      Над нами – лавры и латании.

      Но полдень пышет здесь огнем, —

      В саду, повиснувшем над бездною,

      Богиня властная есть в нем, —

      Земной кумир – с короной звездною.

      Мы служим ей, как божеству,

      Несем ей гимны и каждения

      В горячих снах и наяву —

      В стихийных бурях наслаждения.

      Мы ей поем, мы ей кадим,

      Светло-блаженные, как гении.

      И наши души, будто дым,

      Исходят в медленном томлении.

      Мы служим ей – как божеству.

      Нам снятся жуткие видения.

      И львы, желтея сквозь листву,

      Лежат на страже пробуждения.

           Снилось мне – мы жили в старом доме,

           Тишина царила в гулких залах.

           По стенам висели в ряд портреты

           И смотрели острыми глазами.

      В старой спальне – старое убранство,

      Все с гербами, в темных, строгих тонах.

      Посредине – ложе с балдахином.

      Между двух зеркал оно стояло,

      Повторяясь ими бесконечно.

           Но когда являлся мой любимый —

           Волшебством здесь все преображалось.

           Колебались ткани занавесок,

           Зацветали затканные розы —

           И со стен суровые портреты

           На меня приветливей смотрели.

           Между ними был один старинный

           На заклятом дереве портретик, —

           Черный, злой, горбатый человечек:

           Дикий профиль, волосы щетиной,

           Рот широкий с волчьими зубами.

      Страшных