Туман, туман… Пастух поет устало

      Исландский брег. И много лебедей.

      «Где ты теперь? Белей, корабль, белей!

      Придешь ли ты ко мне, как обещала?»

      Так, медленно, Надежда умирала,

      И тенью Верность реяла над ней,

      Еще цепляясь за гряды камней,

      И бархат горестный немого зала.

      Так, в медной буре потрясенных труб

      Еще о нежности звенели струны,

      И бред летел с похолодевших губ,

      И на скале, измученный и юный,

      Изнемогая от любви и ран,

      Невесту, как виденье, ждал Тристан.

      Проходит жизнь. И тишина пройдет,

      И грусть, и по ночам тревога,

      Но, задыхаясь, нежность добредет,

      Без сил до смертного порога…

      Так он не вскрикнул и не поднял глаз,

      Веселого не молвил слова,

      Когда комета встала в первый раз

      В шелку багровом – Гончарова.

      Но рокот арф, ночь, и огни, и бал, —

      Все говорило: нет спасенья.

      И понял он, и мне он завещал

      Тот блеск кровавый и мученье.

      Гуляй по безбрежной пустыне

      Под нежные трубы зари,

      Пей воздух соленый и синий,

      На синие волны смотри.

      Пусть остров и радуга снится,

      А если наскучили сны,

      Не девушка, нет – Царь-девица

      Придет из хрустальной страны.

      Но это не жизнь. И когда же

      Над бледно-неверной волной

      Ты парус опустишь и скажешь

      «Довольно. Пора и домой»?

      Качается фонарь. Белеет книга.

      По вышитым подушкам бледный свет,

      И томный вздох: «Ах, как люблю я Грига,

      Ах, как приятен этот менуэт».

      Но белым клавишам роняя думы,

      Любовь свою и домыслы свои,

      Ты слышишь ли, каким унылым шумом

      Они, желанные, заглушены?

      Сияла ночь. Не будем вспоминать

      Звезды, любви, – всего, что прежде было.

      Пылали дымные костры, и гладь

      Пустого поля искрилась и стыла.

      Сияла ночь. Налево над рекой

      Остановился мост ракетой белой.

      О чем нам говорить? Пойдем со мной,

      По рюмке коньяку, да и за дело.

      Сияла ночь. А может быть и день,

      И, может быть, февраль был лучше мая,

      И заметенная, в снегу, сирень,

      Быть может, шелестела, расцветая,

      Но было холодно. И лик луны

      Насмешливо смотрел и хмурил брови.

      «Я вас любил… И как я ждал весны,

      И роз, и утешений, и любови!»

      Ночь холодней и тише при луне.

      «Я вас любил. Любовь еще, быть может…»

      – Несчастный друг!