Я с вызовом ношу его кольцо!

      – Да, в Вечности – жена, не на бумаге! –

      Чрезмерно узкое его лицо

      Подобно шпаге.

      Безмолвен рот его, углами вниз,

      Мучительно-великолепны брови.

      В его лице трагически слились

      Две древних крови.

      Он тонок первой тонкостью ветвей.

      Его глаза – прекрасно-бесполезны! –

      Под крыльями раскинутых бровей –

      Две бездны.

      В его лице я рыцарству верна,

      – Всем вам, кто жил и умирал без страху! –

      Такие – в роковые времена –

      Слагают стансы – и идут на плаху.

      Не думаю, не жалуюсь, не спорю.

      Не сплю.

      Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,

      Ни к кораблю.

      Не чувствую, как в этих стенах жарко,

      Как зелено в саду.

      Давно желанного и жданного подарка

      Не жду.

      Не радует ни утро, ни трамвая

      Звенящий бег.

      Живу, не видя дня, позабывая

      Число и век.

      На, кажется, надрезанном канате

      Я – маленький плясун.

      Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатик

      Двух темных лун.

      Сегодня таяло, сегодня

      Я простояла у окна.

      Ум – отрезвленней, грудь свободней,

      Опять умиротворена.

      Не знаю, почему. Должно быть,

      Устала попросту душа

      И как-то не хотелось трогать

      Мятежного карандаша.

      Так простояла я – в тумане, –

      Далекая добру и злу,

      Тихонько пальцем барабаня

      По чуть звенящему стеклу.

      Душой не лучше и не хуже,

      Чем первый встречный: этот вот, –

      Чем перламутровые лужи,

      Где расплескался небосвод.

      Чем пролетающая птица

      И попросту бегущий пёс.

      И даже нищая певица

      меня не трогала до слёз.

      Забвенья милое искусство

      Душой освоено уже.

      Какое-то большое чувство

      Сегодня таяло в душе.

      Вы счастливы? – Не скажете! – Едва ли!

      И лучше, – пусть!

      Вы слишком многих, мнится, целовали.

      Отсюда – грусть.

      Всех героинь шекспировских трагедий

      Я вижу в