Мне чужие зачем перемалывать дни —

      обличать, поучать, негодуя?

      Напишу о себе, как искала огни —

      во, танцуя на углях изгоя…

      Экзистенция, самость… И как там ещё

      Кьеркегор описал мою сущность

      или существование? Боль занесёт

      в книгу Красную счастья наличность.

      В чём прокол, перебор, в чём планиды прикол?

      Будто сердце жмёт в жёсткой ладони

      парафраз этих строк; как пощёчины звон

      мой вечерний сюжет на балконе.

      Забуревший заката карминовый плед

      (не занесенный в Красную книгу!)

      кроет тщательно краповый солнца берет,

      как косарь в полотенце – ковригу.

      Нынче – вакуум. Даже комар не зудит.

      Море с небом слилось в поцелуе.

      Ну а будет земля из-под ног уходить —

      ей отправлю вослед: «Аллилуйя»…

      Ель ветвистая, ель лапастая

      приютила берёзку юную…

      Опускалась темень лобастая

      на речушку гор многострунную…

      Цельнолитая и многопадная,

      испытавшая засуху века,

      пережившая голь перекатную,

      серебрилась журчанием смеха,

      искромётной пречистою синью.

      Я смеюсь с ней над вымыслом фальши,

      пролетая крылатою тенью

      за потоком всё дальше и дальше…

      Зачерпну хрусталя в ковш ладони,

      окачу всю себя с головою,

      преклоню пред Величьем колени,

      наслаждаясь живою водою.

      Напитаюсь магической силой,

      захмелею от волюшки-воли —

      необъятной, и грозной, и милой,

      от щемящего счастья до боли…

      Робости па, будто в дни гололедицы

      Шатко скольжу – в такт скрипят половицы.

      Смотрят немеркнущим взглядом портретов,

      Дыханьем пейзажей, меню натюрмортов

      Со стен нарезные квадратики жизни

      Застывшей навеки янтарной смолой,

      Не ведавшей боле роли иной…

      За кисти порханьем влачатся мазки —

      Что рыбные стаи селёдки, трески,

      Как старого тына колы – вкривь и вкось,

      Как оперенье – перьями врозь,

      Клочьями пятна, размывы, мазня —

      Блужданья затейливой музы

      Не терпят закрытые шлюзы…

      И так эти символы хороши,

      Когда на холсте чьи-либо карандаши

      (В отличье от жизни полотен,

      Чей стиль безысходностью плотен)

      Способны влюблять, вдохновлять, окрылять…

      О!