И с тоской первобытной

      хан подумал в тот миг,

      скольких здесь перебил он,

      а постичь – не постиг.

      В мужичках скоморошных,

      простоватых на вид,

      как матрешка в матрешке,

      тайна в тайне сидит…

      Озираясь трусливо,

      буркнул хан толмачу:

      «Все игрушки тоскливы.

      Посмешнее хочу.

      Пусть он, рваная нечисть,

      этой ночью не спит

      и особое нечто

      для меня сочинит…»

      Хан добавил, икнувши:

      «Перстень дам и коня,

      но чтоб эта игрушка

      просветлила меня!»

      Думал Ванька про волю,

      про судьбу про свою

      и кивнул головою:

      «Сочиню. Просветлю».

      Шмыгал носом он грустно,

      но явился в свой срок:

      «Сочинил я игрушку.

      Ванькой-встанькой нарек».

      На кошме не кичливо

      встал простецкий, не злой,

      но дразняще качливый

      мужичок удалой.

      Хан прижал его пальцем

      и ладонью помог.

      Ванька-встанька попался.

      Ванька-встанька – прилег.

      Хан свой палец отдернул,

      но силен, хоть и мал,

      ванька-встанька задорно

      снова на ноги встал.

      Хан игрушку с размаха

      вмял в кошму сапогом

      и, знобея от страха,

      заклинал шепотком.

      Хан сапог отодвинул,

      но, держась за бока,

      ванька-встанька вдруг вынырнул

      из-под носка!

      Хан попятился грузно,

      Русь и русских кляня:

      «Да, уж эта игрушка

      просветлила меня…»

      Хана страхом шатало,

      и велел он скорей

      от Руси – от шайтана —

      повернуть всех коней.

      И, теперь уж отмаясь,

      положенный вповал,

      Ванька Сидоров – мастер —

      у дороги лежал.

      Он лежал, отсыпался —

      руки белые врозь.

      Василек между пальцев

      натрудившихся рос.

      А в пылище прогорклой,

      так же мал да удал,

      с головенкою гордой

      ванька-встанька стоял.

      Из-под стольких кибиток,

      из-под стольких копыт

      он вставал неубитый —

      только временно сбит.

      Опустились туманы

      на лугах заливных,

      и ушли басурманы,

      будто не было их.

      Ну а ванька остался,

      как остался народ,

      и душа ваньки-встаньки

      в каждом русском живет.

      Мы – народ ванек-встанек.

      Нас не бог уберег.

      Нас давили, пластали

      столько разных сапог!

      Они знали: мы – ваньки,

      нас хотели покласть,

      а о том, что мы встаньки,

      забывали, платясь.

      Мы – народ ванек-встанек.

      Мы встаем