Вы вслушайтесь в каждый трепещущий колос —

      у каждого колоса собственный голос.

      И поле, тяжелые стебли колебля, —

      сам хлеб, запевающий песню о хлебе.

      И песня росой на колосья ложится:

      «Без хлеба нет жизни, без хлеба нет жизни…»

      Как это звучит ужасающе просто:

      «Подайте на хлеб…» – безнадежная просьба.

      И в рот своим детям под горькие вздохи

      крестьянки совали последние крохи.

      Кто с хлебом играет – тот хлеба лишится.

      Без хлеба нет жизни, без хлеба нет жизни…

      Что может быть в лютой блокадной метели

      страшнее, чем карточек хлебных потеря?

      Но люди, на льду прорывая блокаду,

      везли и под бомбами хлеб Ленинграду.

      И будет над Ладогой вечно кружиться:

      «Без хлеба нет жизни, без хлеба нет жизни…»

      Ты травой заросла,

                                     Унцукульская яма,

      но для Грузии всей – ты подобье подземного храма.

      В эту яму

                      плененного Гурамишвили,

      как звезду, что украдена с неба,

                                                         вдавили.

      Вот что делают люди, веками копая упрямо

      для зерна – только ямку.

                                               Поэту великому – яму.

      Остаются от ножек бесчисленных тронов

      ямы в шаре земном,

                                      словно кладбище стонов.

      А когда засыпают землей эти ямы,

      чьи-то стоны

                           слышны под землей постоянно.

      Но бессильны вы,

                                   ямокопатели слова,

      ибо яма забвенья

                                  давно вам готова.

      Если пленников гроздья

                                              вы давите в яме,

      то из ямы

                      выплескивается «Давитиани»,

      Яма может быть черная,

                                             смертью пропахшая,

      но из ямы возносится Чабуа,

                                                     Дата Туташхиа.

      Лучше сгнить в яме смерти,

                                                   зато непритворной,

      чем прожить в позолоченной яме придворной.

      Все несчастья поэта —

                                          лишь к счастью поэта.

      Если в яму столкнут,

                                         не вершина ли это?

      Лик героя велик,

                                  даже спрятанный в яму,

                                                                         как в раму.

      Ближе к сердцу земли,

                                           если сброшен ты в яму.