Зимний рассвет —

      это свет

      недоспелый,

      хрусткий и белый.

           Это обочин огромность

      в сугробах

      и озабоченность

      машин снегоуборочных.

           Это деревьев нескромность

      в морозных оборочках

      там, за фигурами в робах,

      в пальто на ватине

      и в шубах.

           Это яблок бесшумных

      подобием – иней,

      выдыхаемый густо.

           Это воздух, набухший до хруста.

           Это я в эту облачность долю

      вношу:

      и дышу,

      и глаголю!

           Любите осень.

           Дождь любите.

           Со страстной грустью он асфальт

      исцеловав, со всех событий

      смывает суетность и фальшь.

           Предметы, принципы, природа

      и откровенней, и общей,

      и отраженья колобродят,

      отторженные от вещей.

           Любите дождь.

           Дожди – поэты,

      слепцы, снотворцы, плясуны,

      их песни петы-перепеты,

      а все кому-нибудь нужны.

           Я в средоточье медленных событий,

      где распускание бутонов нарочитей,

      чем время зримое в тех пузырьках с песком, —

      по мигу лепесток за лепестком

      и за цветком цветок, другой и третий, —

      томительно рождение соцветий.

           Что деется с той женщиной цветущей:

      едва забылась над водой текущей,

      лицом и грудью к ней устремлена,

      как струями витая быстрина

      остановилась, – тут же ненароком

      та женщина летит к ее истокам.

           Не для моих и жадности, и лени

      такие тонкости в несчетности явлений,

      вниманию доступных в каждый миг,

      поэтому вперед и напрямик

      я корочу подробностей цепочки

      и говорю:

      – Весна. Взорвались почки.

           Кого хоронят?

           Человека?..

           Труп!

           Над ним глаза сопливенькие трут.

           Умру и я какой-нибудь весной,

      и станет трупом то, что было мной.

           Исчезну я – все станет не моим.

           И труп, и имя – просто псевдоним

      покойника со смертного одра,

      чья до могилы бытность и игра.

           А гроб с покойником там с плеч долой:

      ему домой и остальным домой,

      и незаметно с каждым в его дом

      вкрадусь и я – запамятный фантом.

           Набраться силы в роще б —

      там корень или ветвь,

      живущие наощупь,

      меня сильнее ведь,

      безмысленной