На горьком цвету черемух, под кедровый звон,

      Веселый май, как хозяйка, затворил

      Сибирскую пьяную воду весенних рек

      И книзу, на север, отчалил на обласке.

      Зальется ль из черных окон медных чащ

      Певучим теплом? А уж как высока вода!

      Уж как высока зеленоватая цвель,

      Крутящая гиацинты и огоньки!

      Здесь красный песок, там стропила до облаков, —

      Им тяжкие тучи, им небо легко держать!

      А кедровый строй для меня, как радушный дом,

      Изба, нарубленная из смоляных стволов.

      Да, лед прошел; отыграла щука.

      Я сел в обласок, я взмахнул веслом и плыву;

      И в летний пар зарывается обласок,

      И тихий смородиновый Вас-Юган,

      Весь в кольцах, обсасывает борта.

      Считаю ли кедры, а с балок, из-за кустов,

      С пугливых опушек, с прудов и болотных рам —

      То запах ночной красавицы, то звезда,

      Бегущая паучком по сапогу.

      Березовый обласок налегке

      Ныряет в летний пар, как осетр.

      Горбатое солнце. Малиновый день.

      Июнь жужжит и вьется над головой.

      Июнь жужжит, как оранжевый шмель.

      А солнце сядет, – с накатов тайги

      Черным маслом, пятнами по воде,

      Глубокая расплывается ночь.

      Вот-вот всё погаснет. В рогатых макушках, в их

      Хвостатых перьях, в вороньей черноте —

      Последние сполохи птичьего дня.

      Я знаю. Займется сердце. Из омутов —

      Из-под кустов, из размывов и водных ям

      Сплываются щуки, и звонкая плескотня

      Колеблет июньскую сетку белых звезд.

      И щукою обласок между щук

      Стоит у калины. Не ветер ли? Или стон

      Всхрапнувшего кедра?